Т. Корагессан Бойл - После чумы

Я бы рад сказать вам, что она была прекрасна, – ведь в сказке должно быть именно так; но Фелиция не была красива, по крайней мере, в общепринятом смысле этого слова. Она выглядела несколько тяжеловатой, но ее полнота была прелестна после жилистой и угловатой Сары; к тому же глаза Фелиции чуть-чуть косили – совсем немного, и даже очаровательно. Но главное – она была скромной и доброй, просто милой, и, что еще важнее, она была здесь, рядом.

Мы привыкли вместе гулять, совершая вылазки в разросшиеся сады за салатом, помидорами и кабачками собирая клубнику и молодые стручки гороха на полянах раскинувшихся по склонам, спускавшимся к вилле Рускелло. Однажды мы отправились в горы и привезли генератор, так что смогли зажечь свет, включить холодильник в моем домике (кубики льда давно стали для нас роскошью) и приступить к изучению восьми тысяч кассет, пылившихся в ближайшем видеомагазине. Целый месяц у нас ничего не было, – я имею в виду, ничего сексуального. Когда же это произошло, она почувствовала себя обязанной объяснить мне, как случилось, что она все еще жива и ходит по земле, когда все, кого она знала, отправились в мир иной. Думаю, такое чувство вины свойственно оставшимся в живых. Мы сидели в светлой гостиной у меня дома и смаковали бутылку «Dom Perignon» 1970 года, на которой все еще висел ярлычок с указанием цены – триста десять долларов. Я разжег огонь, чтобы разогнать сгустившуюся тьму и запах сырости от дождя за окном.

– Ты, наверное, подумаешь, что я дурочка, – произнесла она.

Я протестующе хмыкнул и обнял ее.

– Ты когда-нибудь слышал о сенсороизолирующих ваннах? – она взглянула на меня снизу вверх сквозь завесу золотистых, с рыжими искорками, волос.

– Разумеется, – ответил я. – Но не хочешь же ты сказать?

– Мне досталась старая модель, одна из первых, сейчас таких уже не выпускают. У сестры моей однокурсницы, Джулии Ангъер, была такая ванна, стояла в гараже в Падаро, и она говорила, что сама побывала там. Она говорила, что можно погрузиться в себя, полностью отключиться, может быть, даже отделиться от тела, и я подумала, – а почему бы нет? – Фелиция взглянула на меня одновременно застенчиво и гордо, давая понять, что она из тех, кто готов всерьез рискнуть. – В ванну наливается триста галлонов соленой воды, подогретой до температуры человеческого тела, потом над тобой завинчивают крышку – и все исчезает, нет ничего, совершенно ничего. Как будто выходишь за пределы космоса. Или отправляешься в себя. Погружаешься внутрь.

– И ты была там, когда…

Фелиция кивнула. В ее глазах было что-то, чего я не мог разобрать: торжество, замешательство, страсть, искорки легкого сумасшествия. Я ободряюще улыбнулся.

– Думаю, я была там много дней, – сказала она. – Я как будто потерялась в том, кто я, где я, понимаешь? Я очнулась только, когда вода стала остывать, – Фелиция понурила голову. – Наверное, из-за того, что отключилось электричество, потому что некому уже было работать на электростанциях. Я открыла крышку, солнечный свет, проникавший в окна, показался мне взрывом атомной бомбы, а потом я позвала Джулию, а она… она уже никогда не ответит.

Голос Фелиции оборвался, она подняла на меня полные слез глаза. Я обнял ее обеими руками и прижал к себе.

– Послушай, – прошептал я, – все будет хорошо, уже все хорошо.

Это была ложь, пусть уместная, но ложь, и все же я повторял эти слова, обнимая ее и чувствуя, как она расслабляется у меня в руках.

Именно в этот момент, не раньше и не позже, в окне появилось лицо Сары – бледный овал, обрамленный поднятыми руками, держащими камень величиной со словарь Вебстера.

– А как насчет меня, сукин ты сын! – закричала она, и все повторилось снова: летящий камень, фонтан рассыпающихся осколков, а ведь на земле не осталось ни одного стекольщика.

Я мечтал убить ее. Просто удивительно – я знал лишь троих, переживших конец всего сущего, и один из них был лишним. Во мне проснулась жажда мести, как в Ветхом Завете. Я представлял себе, как врываюсь в хваленый замок Сары и сворачиваю ей цыплячью шею; вероятно, я бы так и поступил, если бы не Фелиция.

– Не доставляй ей удовольствия вывести нас из себя, – пробормотала она; ее пальчики у меня на затылке вдруг полностью овладели моим вниманием, и мы отправились в спальню, оставив за закрытой дверью бурю волнений и россыпь битого стекла.

Утром, когда я вошел в гостиную, ярость вновь охватила меня. Я кипел и проклинал все подряд; я настолько потерял голову, что вышвырнул камень обратно в окно и пинал ногами разбитое стекло, как будто оно было живым; я так взбесился, что был способен на преступление. Мы жили в новом мире, в новой эре, где не было места для Сариной злобы и ненависти. Господи, нас ведь всего трое – как же нам быть дальше?