Т. Корагессан Бойл - После чумы

В свое время Фелиция отремонтировала десятки окон. Маленькие братишки (ныне покойные) и жених (ныне покойный) без конца играли в мяч рядом с домом, и Фелиция уверяла меня, что разбитое окно – не то, из-за чего стоит расстраиваться. Однако при воспоминании о женихе глаза Фелиции подернулись дымкой, она кусала губы, и кто бы осудил ее? Итак, наведя справки по «Желтым страницам», мы отправились в ближайший стекольный магазин и как можно осторожнее проникли внутрь. Через час новое стекло было установлено, оконная замазка сохла на солнце. Вид работающей Фелиции настолько укрепил мой дух, что я предлолсил совершить небольшую прогулку по магазинам, чтобы отпраздновать это.

– Отпраздновать что? – на Фелиции была короткая, по грудь, рубашка и кепка болельщика «Anaheim Angels», на щеке белел след от замазки.

– Тебя, – ответил я. – Обыкновенное чудо.

Это было прекрасно. Мы оставили машину на пустынной улице в деловом центре Санта-Барбары, все прилавки были в нашем распоряжении: одежда, последние (навеки) книжные новинки, CD, новые проигрыватели, – мы ведь могли установить аппаратуру во вновь электрифицированном доме. Разумеется, в некоторые магазинчики уже кто-то наведывался до нас, но все вели себя аккуратно, неизменно прикрывая за собой дверь, будто опасались выдать свое присутствие. В одном дворе мы видели пасущегося оленя, а на улице – горного льва, несущегося куда-то по встречной полосе, вопреки правилам дорожного движения. Когда мы возвращались домой, я был в воодушевлении. У нас все получится, я был уверен.

Хорошее настроение скоро было испорчено. Первое, что бросилось в глаза, когда мы въехали на подъездную дорожку, была темная дыра на месте нового окна, за которой виднелась бесформенная груда обломков, – то, что осталось от гостиной. Сара вернулась. На этот раз она сделала все, что могла, разбив лампы и фарфоровые безделушки, вскрыв банки с тушенкой и мясом по-мексикански, рассыпав вокруг кофе, сахар и муку, а в довершение, насыпав песок в бак с горючим в генераторе. Самое отвратительное, что она нашла полдюжины трусиков Фелиции и прибила их к стене в гостиной; в промежности в них зияли рваные крестообразные дыры. Все было пропитано ненавистью и мерзостью, – человек, вот твои деяния! – и радость, не оставлявшая нас весь день, звери, которых мы видели, первозданное чувство невинности, воспоминания о чудесной прогулке, – все исчезло без следа. Сара все обратила в прах.

– Поедем ко мне, – сказала Фелиция. – Или еще куда-нибудь, куда хочешь. Как насчет домика на берегу, разве ты не говорил, что всегда мечтал жить рядом с океаном?

Все верно. Но я не хотел мириться с происшедшим. Я стоял посреди разгромленной кухни и сжимал кулаки.

– Я никуда не хочу. Это мой дом. Я здесь жил десять лет, и будь я проклят, если позволю ей выселить меня отсюда.

Я рассуждал неразумно и по-детски (в который раз!), и Фелиция уговорила меня на несколько дней переехать в дом на берегу океана, захватив только самые дорогие вещи: университетский ежегодник с нашим выпуском, альбом с записями в стиле регги, первое издание «По ком звонит колокол» с автографом автора и оленьи рога, которые я нашел в лесу в восемь лет. Мы ездили вдоль побережья, высматривая дом в тихом, спокойном месте, пока не выбрали огромное современное здание, угловатое, все из стекла и нелепых плит. Я был счастлив и даже поймал несколько морских окуней на мелководье; мы зажарили их прямо на берегу, а потом смотрели, как солнце купается в море среди утесов на западе.

Следующие несколько дней прошли как в сказке, все наши мысли были заняты любовью, едой и тем, как вода ласкает или холодит кожу. И все же тень Сары не оставляла меня. Я вспоминал о ней каждый раз, когда мне хотелось холодной воды, или когда садилось солнце и нам приходилось зажигать свечи и керосиновые лампы. Конечно, надо было поехать и привезти еще один генератор, мы это прекрасно понимали, но в таком местечке, как Санта-Барбара, генераторов было не так уж много (то ли дело в старые времена), так что мы и не знали, где его искать. Наконец, я просто не мог выбросить из головы образ Сары и забыть все, что она наговорила и сделала. Я потерял дом, а ведь я человек привычки, как и любой другой. Или даже больше. Намного больше.

Решение пришло само собой, спустя неделю, в образе человека. Невозможно объяснить это иначе, как чудом, хоть и в человеческом обличий. Мы с Фелицией лежали на пляже, разумеется, нагие, без стеснения, не задумываясь о наготе, как Адам и Ева, и вдруг увидели фигуру, решительно шагавшую по длинной извилистой полоске песка, терявшейся вдали в дымке неизведанного. Когда человек приблизился, мы увидели мужчину с всклокоченной пепельной бородой и такими же волосами, венчиком окружавшими проплешину на макушке. На нем был спортивный костюм, горные ботинки, ярко-голубой рюкзак горбился за спиной, как вторая пара плеч. Обнаженные, мы приветствовали его стоя.