Леонид Соловьев - Девяносто шестая женщина

– Спасибо. Я вполне доволен вашим чаем: он приготовлен искусно, в меру душист и не слишком крепок. Но меня грызет забота, о которой я, к сожалению, не могу рассказывать. У меня, почтенный Джура, крупные служебные неприят…

Садык не договорил. На глазах изумленного и перепуганного чайханщика его повело вдруг судорогой, а затем подбросило как пружину. Вытянув шею, вздрагивая от волнения, он смотрел на дорогу: там, в густеющих сумерках, тускло отсвечивала черная сетка, словно бы накаливаясь изнутри. «Папироса!» – сообразил Садык. Его дыхание прервалось. Ощупывая кобуру, он пошел потихоньку, чтобы не спугнуть. Сетка погасла, но он уже различал смутные очертания фигуры, окутанной покрывалом. Он прибавил шагу, но фигура, почуяв опасность, метнулась вдруг в сторону, к ларьку, где в желтом рассеянном свете фонаря все еще толпились, споря и переругиваясь, женщины. «Стой!» – закричал Садык, прыжками кинулся наперерез, но опоздал: фигура шмыгнула в толпу женщин и сразу исчезла, растворилась в ней. И сейчас же следом в эту безликую толпу врезался с разбегу Садык, блестя револьвером. Было мгновенное оцепенение, потом крик, визг, мелькание серых тканей – кого хватать! – наконец тишина и в ней – дрожащий голос продавца.

– Уважаемый Садык, что с вами?

Продавец, весь бледный, стоял за прилавком, держа в одной руке гирю, а в другой, как саблю, железный метр. Это был доблестный продавец, готовый до последней капли крови защищать вверенный ему товар.

– Две женщины убежали, не заплатив, а одной я не успел дать сдачи, – печально сказал он, опуская руку, вооруженную метром. – Завтра мне придется целый день ходить по дворам и разыскивать этих женщин.

– Все эти женщины, – хрипло ответил Садык, вкладывая револьвер в кобуру, – не достойны высокого звания гражданок! Человек подходит к ларьку, чтобы купить спичек, а они разбегаются в панике. Они не имеют никакого понятия об организованности и дисциплине! Они носят свои дурацкие паранджи и только вредят этим советской власти, срывают работу милиции! Я не знаю, чего там смотрят в центре и почему до сих пор нет декрета! Дайте мне спичек, один коробок.

Он ушел домой в сильнейшем расстройстве. Еще никогда ни один влюбленный не носил в себе столько злобы на старый закон, повелевший женщинам закрывать лица. А продавец, заперев свой ларек, отправился в чайхану, и долго они там шептались с чайханщиком, покачивая бритыми головами.

Для Садыка начались черные дни, полные тревог и волнений. Каждое покрывало казалось ему подозрительным. Он остановил соседку, которая шла по улице слишком смелым и размашистым шагом, и потребовал именем закона, чтобы она показала лицо, а потом ходил с извинениями к ее мужу. Он подвергся всеобщему осмеянию на дворе Бек-Назара, куда привлек его сиповатый густой бас колхозницы Отум-биби. Он дал продавцу ларька секретную инструкцию – строго-настрого следить за руками всех покупательниц и, буде окажутся они большими, грубыми и даже волосатыми, покупательницу немедленно задержать. Из-за этой инструкции тоже было много неприятностей – и продавцу и Садыку.

Измученный Садык заперся дома, а в район послал отчаянный рапорт с просьбой освободить его от занимаемой должности.

Начальник не принял рапорта; на обороте начальник синим карандашом писал: «…знаю, что трудно. В помощь никого не пришлю, новый человек спугнет объект работы. Зато посылаю дружеское рукопожатие и три пачки хороших ленинградских папирос. Курите их не спеша и думайте… Мой совет – крайняя осторожность в подготовке, смелость, риск и решительность в операции. И помощь населения, обязательно помощь населения».

Садык последовал совету начальника – два дня курил и не спеша думал, изобретая хитрость, которая могла бы сразу решить все дело. Во рту было сухо и горько, подбородок оброс щетиной, а хитрость все не придумывалась. В комнате серыми пластами висел застоявшийся табачный дым, солнце, скупо проникавшее в щели, окрашивало его местами в угарно-синий цвет. Садык в десятый раз перечитывал письмо начальника. Помощь населения! Чем поможет ему население – чайханщики, продавцы, мирабы, почтари, бригадиры, колхозники, если все они так же бессильны перед этой молчаливой, наглухо закрытой армией женщин! Враг имеет в кишлаке девяносто пять двойников, девяносто пять укрывателей, и все они отгородились черными сетками от законов Советского государства!..

В начале третьего дня Садык, решительный и мрачный, вышел из дому. Его оглушил свежий воздух, солнечный блеск, запах цветущей джиды – было время весны, когда не только три дня, но каждый час украшает лицо земли. На снеговых вершинах лежали белые крутые облака, и горы казались от этого еще выше.