Светлана Новокрещенова: Родись счастливой

С Димой все более или менее понятно, он хрестоматийный однолюб. Не права Лиля. Не стремление убивать угнало его на Кавказ. Мне кажется, что Дима вообще не может генерировать ненависть. Не сумев убить в себе любовь, он ушел убивать ее вместе с собой. Тяга к самоуничтожению, оказывается, передается по наследству. Там, в самолете, держа на руках ребенка Лили, он понял, что война окончена. Пора возвращаться.

Когда я говорила о дороге между ненавистью и любовью, я имела в виду Оксану Аркадьевну. Вот кто, как мне казалось, имеет право ненавидеть Лилю. Как она сумела найти дорогу в этот треугольник? Кто подсказал дорогу, кто дал силы? Приехала похоронить сбежавшего мужа. Ладно. Закопала и забыла. Но она поступила иначе. Почему?

Принцип «любишь хозяина, люби его собаку» здесь вряд ли уместен. И насколько нужно любить Игоря, тем более уже мертвого, чтобы не только простить его ошибки, но и приблизить к себе виновницу этих ошибок и маленького Антошку, как их следствие! Муж Карениной взял к себе внебрачную дочь Анны. Но ведь Вронский в комплект не входил! Возможно, что в Лиле и ее ребенке она увидела магнит, который вернет ей Диму. Или она, почувствовав старость, устав от потерь, готова мириться и принимать то, что Бог пошлет. Он дал, Он взял. Он вернул обратно. Бери, что дано. Если бы я знала об Оксане Аркадьевне больше, я бы, может быть, что-то поняла. Но до сегодняшнего дня я видела ее только один раз. Тогда, когда они пригласили нас с Лилей для знакомства. Сейчас я понимала одно: на ней держится этот треугольник.

Через полгода с небольшим я стояла в церкви и держала над задумчивой Лилей тяжелый венец. Свеча в ее руку постоянно клонилась в сторону Димы, грозя закапать горячим воском его рукав. Он серьезен и сосредоточен. В церкви душно и дым от ладана щипал мне глаза. Двадцать минут назад, когда мы стояли в церковном дворе и ожидали своей очереди на венчание, я мечтала о горячей ванне. До крещения еще неделя, а морозы стояли лютые. Приходилось подпрыгивать и бить ногой об ногу, что выглядело совсем неуместно возле храма. А в толпе я отогрелась, присмирела.

За мной стояла Оксана с Антошкой на руках. Личиком он похож на инопланетянина: большие глаза, рот щелкой, плоский носик и неровная кожа. Выглядел он вполне довольным и даже благостным. Старушки вились вокруг него, угощали конфетами.

— Мнучок? — полюбопытствовала одна из тех, кто расставляет свечи около икон.

— Внук, — отозвалась Оксана Аркадьевна.

— Родителей венчаться привел? — допытывалась бабуля, теребя Антошку за руку. — Ну, добро, добро. Лучше поздно, чем никогда.

И ушла исполнять свои служебные обязанности.

— Благословен плод чрева твоего, — возносилось под купол. Я молитв не знаю, но слушаю внимательно. И повторяю про себя как заклинание: «Благословен, благословен». Вокруг свечей вдруг заплясали радужные фонарики, и мне стало неловко оттого, что из носа у меня потекло.

Антошка с любопытством смотрел на маму, на папу, который как-то исчез, а потом вернулся совсем молодым. И его все стали называть Димой, а не Игорем. Вместе с ним в его жизнь вошла бабушка Оксана, к которой он быстро привык. Он сидел у нее на руках, вдыхая ароматный ладанный дым и важно поглядывая вокруг.