Светлана Новокрещенова - Проигранное пари

Чтобы попасть на пляж, надо было пересечь «Бродвей». «Бродвей» — это набережная и самая оживленная и освещенная часть поселка Дивноморск. Пляж относился к территории студенческого лагеря. Вокруг лежали, сидели, загорали, смеялись, пили и закусывали люди одного возраста — моложе Наташи. Студенты. Девочки походили на инопланетянок: высокие, коротко стриженные, в солнечных очках с разноцветными стеклами — синими, желтыми, красными. Праздная круговерть зонтиков, панам, купальников, мячей.

Потеряв надежду найти хотя бы квадратный метр неоккупированной площади, Наташа отправилась вдоль кромки воды искать менее оживленное место. Подальше, где не пахнет шашлыками и чебуреками, жаренными в кипящем масле, где шум моря не перекрывается людским гомоном, а под ногами не валяются, подобно сброшенным змеиным кожам, использованные резиновые изделия. Наташа внимательно смотрит под ноги, чтобы не наступить на эти ошметки чужой страсти. Не из-за брезгливости. Как биолог она не могла испытывать отвращение к ценному человеческому материалу, щедро посеянному вырвавшимися на свободу мальчиками. Миллионы кандидатов в человеки брошены на полях любовных баталий на всеобщее обозрение и равнодушное иссушающее солнце…

Итак, она удалялась от всего того, что мешало ей созерцать мир, наполнять сердце покоем. Именно для этого она приехала в Дивноморск. Море, небо, ветер и одиночество — вот что ей сейчас нужно. Необходимо и достаточно. А то, во что играли отдыхающие, от чего они пьянели и дурели, у нее уже было.

Было и прошло. Впрочем, что прошло, то милым не стало. А был неуклюжий романчик с одним суперменом Сашей. Саша и Наташа. Их имена созданы друг для друга. Как названия советских парфюмов. Не говоря уж о Пушкине и Натали. Непонятно, как тихая Наташа обаяла первоклассного мужчину? Тот некоторое время оказывал ей очень выразительные знаки внимания, от которых она потеряла разум и невинность.

В интеллектуальном отношении Саша ничего особенного не представлял. Он говорил: «Я много работал. Теперь пожимаю плоды своего труда», — и делал хватательные движения руками, как будто доил корову. Пожимал. Наташа не поправляла его. Сашина не усложненная заумными оборотами речь казалась ей премилой и забавной.

Очень скоро Саша поостыл, и Наташе пришлось брать инициативу в свои руки. Она кружила вокруг Саши на взъерошенных крыльях первой страсти. Он отгораживался щитом равнодушия. Наташа билась и билась об эту твердыню. Падала и, отдышавшись, вновь отправлялась в бесславный полет. Досаждала, надоедала, раздражала. Приходила, когда он не ждал ее, когда обижал, когда обманывал, когда болел… Ведь когда болела сама, то не могла не думать о нем, не могла быть без него.

Однажды, дождливым ноябрьским днем, точнее, вечером, кавалер снизошел до Наташиных просьб и согласился на встречу. Ожидание звонка в дверь сопровождалось дрожью в теле, томимом нетерпением. Одновременно Наташа боролась с глупыми страхами: не проснулась бы бабушка, не нагрянула бы нечаянно мама.

Узнав, что в соседней комнате лежит больная старушка, Саша отвел торопливые Наташины руки, потрошившие слои демисезонной одежды, выдохнул: «Не могу!» и ушел, не оглядываясь. «Убить мало», — пламенело в мозгу. Кого? В тот момент и сама не знала кого. Потом, когда бабушка попала в больницу, определилась. Себя. Только себя. Если бы она не привела в дом, где поселилась боль, мужчину, источник наслаждения, если бы не рвалась к этому источнику с устремленностью одержимой, то бабушкина болезнь не усугубилась бы. Случись что-нибудь плохое с ней, с Наташей, — это полбеды. По грехам и мука. Значит, прегрешение тяжело настолько, что страдания выпали на долю другого. Близкого и невиновного. Это наказание совсем другого уровня. Высшая мера. Ей казалось, что самое гадкое чудовище проигрывало рядом с ней в своей мерзости. Саша в ее глазах был чище младенца.

Считается, что ухаживающим за больными прощаются все грехи. Наташа истово ходила за бабушкой. Сначала в больнице, потом дома. Молила о прощении. Однако труды не избавили ее от отвращения к себе. Даже когда бабушка отважилась на самостоятельный поход за молоком, заглянув в душу в поисках радости, Наташа обнаружила там… Ничего не обнаружила. Пусто. Гулко. Только ветер гуляет по закоулкам. Есть выражение «плевать в душу». Имеется в виду чужая душа. Если можно было бы плюнуть в свою душу, Наташа испоганила бы большую часть этой неуловимой субстанции. Нет ничего тяжелее, чем чувство вины. Как будто придавили бетонной плитой. Наташа распласталась под этим прессом, как растение для гербария.