Татьяна Зингер - #живи

Группы смерти всё ещё представляют мне аморфным злом, которое изобрели взрослые для того, чтобы обвинить во всех бедах интернет. Всё это не взаправду. Тогда почему я залезаю на страничку Марины и прокручиваю стену, вчитываясь в цитаты из фильмов и книг? Порою они переполнены грустью, но какого подростка не охватывает черная как туча депрессия? Моя подруга была увлечена мелодрамами, зачитывалась романами о настоящей любви, чаще всего трагичной – но в её статусах нет отчаяния.

Хм, всё-таки одна запись выбивается из общего настроения. Раньше я не обращала на неё внимания, но теперь, перечитав трижды, напрягаюсь.

«Я готова играть».

Без смайлика, без какой-либо ясности, что скрывается за, казалось бы, непримечательной фразой. Три слова, за которыми может быть что угодно. Возможно, Марина собиралась на соревнования или участвовала в каком-то флешмобе? Вроде нет. Кажется, я спрашивала у нее про статус, но что она ответила?..

Я прокручиваю наш диалог, с даты на дату, с числа на число, когда телефон начинает вибрировать, и на экране высвечивается: «Маман».

– Когда домой? – спрашивает она.

– Уже иду.

– Ты гуляешь с кем-то? – В мамином голосе появляется терпкая нотка тревоги. – Или одна? Почему так долго?

– Мам, я одна. Не волнуйся, – отвечаю нетерпеливо.

– Точно ничего не случилось?

– Ничего! Всё, скоро буду.

Первой нажимаю на сброс. Терпеть не могу, когда меня достают бессмысленными вопросами. Вот какая разница, с кем я хожу, чем занимаюсь? Если вдуматься, мама вырастила идеального ребенка: не пью, не курю, не ошиваюсь в сомнительных компаниях, в неприятности не влипаю. Что ещё надо? Вон, Кэт как-то набила на лопатке галочку-птичку, так её родители неделю хватались за сердце. Но в итоге смирились, даже одобрили.

С другой стороны, меня начинает глодать совесть. Мама и так максимально не лезет ко мне – чего обижаться на разовый звонок?

Не отлипая от телефона, я сворачиваю к дому. Переписка пестрит нашими эмоциями, стикерами и голосовыми сообщениями. Марина постоянно отправляла мне репосты из популярных групп, а я ей – песни. Мне не хватает нашего общения, иногда безумного, а иногда столь доверительного, что кажется – никого другого я не смогла бы подпустить так близко, на расстояние удара.

Нашла!

Взгляд бежит по строчкам. Мой полный любопытства вопрос: «А что это означает?» и беззаботный ответ Марины: «Да ерунда, мысли вслух». Почему я удовлетворилась этой отпиской? Не допросила, не усомнилась – безропотно проглотила, как глотают нелепые отговорки.

Нет, я зря себя накручиваю. Было бы что-то важное – подруга обязательно бы поделилась этим со мной. Чушь же, какие могут быть смертельные игры…

Или не чушь?

Марина не выглядела грустной и никогда не думала о том, чтобы свести счеты с жизнью. У неё был парень, она хотела поступить в институт на журналиста.

А потом как в убыстренной перемотке: прощальный статус – прыжок – липовая аллея на кладбище и могильный камень без фотографии.

Классной руководительнице сообщили на выходных, а в понедельник она собрала нас перед первым уроком и прошептала дрожащими губами:

– Я не знаю, как сказать. Это немыслимо, но… Марины Татарчук больше нет.

Меня тут же облепили взгляды одноклассников. Липкие, назойливые, неприятные взгляды, которые хотелось сбросить с себя как намокшую одежду. Помню, я кивнула и… улыбнулась. Потому что бабушка учила никогда не выворачивать душу наизнанку перед чужаками.

Когда я вхожу в подъезд, и когда поднимаюсь по лестнице, и когда роюсь в сумке, чтобы найти связку ключей – читаю наш диалог. Ключ входит в замочную скважину, но я не проворачиваю его.

Есть кое-что ещё. Одна-единственная картинка, отправленная Мариной каким-то тоскливым вечером. На ней изображено окровавленное запястье, бритвенное лезвие, зажатое в кулаке, и короткая подпись внизу: «Это мой выбор».

Меня начинает подташнивать, как и в тот раз, когда я впервые посмотрела на картинку. Она была опубликована в группе «Слишком поздно». Марина скинула её без каких-либо комментариев, а я открыла и тут же закрыла. Порезы на запястье были реальными: глубокие рытвины сочились алой жидкостью.

«Фу, мерзость какая», – написала я, а Марина ничего не ответила.

Никогда мы не поднимали тему суицида: обсуждали парней и скорые экзамены, желание свалить прочь из города, переехать куда-нибудь, где нет назойливых учителей и родительского контроля. Подобных картинок Марина больше не скидывала.