Пенни Пенни - В полете фантазий

Он — воплощение всего, что ей не нравится в мужчинах. Тем не менее ее тело, словно насмехаясь над ней, утверждает обратное. Разозлившись на себя даже больше, чем на него, Молли сделала шаг назад, намереваясь захлопнуть дверь, но, к ее досаде, Алекс успел шагнуть следом.

— Как вы смеете? Этот дом принадлежит мне… — начала она и осеклась.

— Нет, он принадлежит мне, — цинично поправил он.

У Молли открылся рот от удивления.

— Вы — мой домовладелец? — догадалась она, решив не попадаться снова на ту же удочку.

— По правде говоря, да, — согласился Алекс. — Но…

Что, черт возьми, происходит? Он приехал не для того, чтобы ссориться с ней. Проклятье. Он приехал, чтобы…

Для Молли его появление сразу после окончания статьи лишь подлило масла в огонь уже бушевавших эмоций.

— Возможно, вы способны запугивать и… и терроризировать своих арендаторов, особенно тех, кому, так сказать, посчастливилось зависеть от вас. Но я не из таких… — начала она, однако Алекс уже услышал достаточно. Ему не приходилось встречать женщин, которые так быстро и глубоко завладевали его чувствами, и эти вздорные и совершенно несправедливые обвинения задели его за живое.

— Одну минутку… — вскинулся он, но Молли была явно не склонна его слушать.

— Вы вторглись без разрешения, — злобно проговорила она. — И если немедленно не покинете меня, я…

Алекс, она поняла, не слушал ее. Он стоял у стола с компьютером и изумленными глазами рассматривал свежеотпечатанную рукопись статьи.

Сверху, на приколотой бумажке, была от руки приписка, в которой его имя — с тремя огромными восклицательными знаками в конце — было подчеркнуто жирной чертой. Его и прежде хмурое лицо сделалось чернее тучи, и в небольшой комнате определенно запахло серой.

— Не будете ли вы любезны объяснить мне, что это значит? — услышала она медленно произнесенные слова, каждое из которых было наполнено ледяной яростью.

— Смею заметить, здесь все ясно как день. Это статья, которую я только что написала. Об ужасающем и чудовищном обращении с сельскими тружениками в конце их трудовой жизни… — ответила Молли, решительно выставив вперед подбородок и бесстрашно встречая его злобный взгляд. Она не уступит ни его явной ярости, ни собственному смятению.

— Не пытаетесь ли вы намекнуть, что с моими работниками дурно обращаются? — осведомился Алекс.

Подбородок Молли взметнулся еще выше.

— А если и так? Вы будете отрицать, что выселяете людей из домов, чтобы дать место новым, молодым работникам?

— Да, буду.

Молли заморгала. Она не ожидала столь категоричного и бесстыдного отрицания правды.

— Вы лжете, — безапелляционно заявила она.

Алекс не мог поверить собственным ушам. Ее обвинения были столь нелепы и столь далеки от истины, что, не будь они так обидны и не будь она так уверена в собственной правоте, он бы скорее расхохотался, чем разозлился. Однако!.. Сжав челюсти, он проговорил с угрожающим спокойствием:

— Я не лгу.

— Любимое утверждение всех лжецов, — сладким голосом ответила Молли.

— Это невообразимо. Вы несносны. И если хоть на миг подумали, что найдется человек, который опубликует эту… эту чепуху, то…

Говоря это, он протянул руку к статье. Молли инстинктивно бросилась защищать свое творение. Алекс успел первым. Его кулак скомкал бумажки, как ни пыталась Молли разжать его пальцы.

Инстинктивно Алекс начал отворачиваться от нее, а Молли в порыве борьбы поднялась на цыпочки, вытянулась всем телом и — потеряла равновесие, заставив Алекса отреагировать единственно возможным образом.

Короткий, испуганный возглас Молли прозвучал прямо в твердую стенку его груди, когда он, выронив статью, подхватил ее.

— Пустите. Пустите немедленно! — потребовала Молли, барабаня маленькими кулачками ему в грудь, забыв о том, что без его рыцарского жеста лежать бы ей на полу у его ног, а не прижиматься к надежной опоре.

Ватная, размягчающая слабость охватила ее. Подобного она не испытывала никогда в жизни. Ужасно, что ее тело отвечает ему в такой никуда негодной, легкомысленной манере!

— Отпустите же меня, наконец! Я ненавижу вас, — злобно проговорила она.

— Взаимно, — услышала она в ответ.

Итак, принимая во внимание, что взаимное отвращение выражено столь открыто и недвусмысленно, почему же они сплели руки и целуются, как пара истосковавшихся возлюбленных, не видевших друг друга целую вечность?

Молли не могла дать ответа на этот вопрос. Она лишь знала, что яростные, страстные, хищные поцелуи, которых жадно требовали — и получали — их губы, скорее разжигают охватившую ее жажду, нежели утоляют ее. Казалось, если Алекс сейчас же сорвет с нее одежду, чтобы заняться любовью, она сама начнет раздевать его.