Барбара Картленд - Люби меня вечно

Пожилая монахиня провела герцога через трапезную. Стены ее украшали прекрасные картины, вдоль массивных полированных столов, потемневших от времени, стояли длинные деревянные скамьи.

Выйдя из трапезной, монахиня остановилась и постучала в дубовую дверь. Голос за ней произнес «Войдите», и герцог оказался в квадратной комнате с узкими окнами, побеленными стенами, грубым ковром на полу. Мебели, строгой и простой, было немного. На стене висело распятие. Из-за стола поднялась женщина в белой одежде и направилась навстречу гостю. Она была высока ростом, а лицо поражало невозмутимым спокойствием. Герцог догадался, что перед ним сама мать-настоятельница, и склонил голову.

— Я герцог Мелинкорт.

— Я ожидала вас, — ответила та. — Не угодно ли вашей светлости присесть?

— В этом нет необходимости, — ответил герцог. — Я хотел бы поговорить с послушницей Эме, которая, насколько я понимаю, вернулась сегодня утром.

— Да, это так, — подтвердила монахиня.

Она изучающе смотрела на герцога, а он почти дерзко не отводил взгляда.

— Присядьте, ваша светлость, — вновь повторила настоятельница, и на этот раз он принял приглашение и сел в кресло с высокой спинкой, стоявшее возле стола.

Монахиня тоже села. Солнце, заглянув в окно, осветило ее лицо, подчеркивая его прекрасные точеные черты, гладкую безупречную кожу. Тонкие, с длинными пальцами и слегка проступающими венами руки настоятельницы были сложены на коленях. Герцог не мог не почувствовать умиротворенности и покоя, которые исходили от этой женщины.

— Эме рассказала мне обо всем, что произошло с ней с тех пор, как она покинула монастырь, — спокойно произнесла настоятельница.

— Я приехал, чтобы забрать ее, — отрезал герцог. — Я увезу ее с собой в Англию. Она станет моей женой. И если кому-нибудь придет в голову интересоваться ее происхождением, я пресеку это в корне.

— И вы полагаете, что Эме сможет быть счастлива, зная, что ее счастье таит угрозу для ее матери?

— Я полагаю, что такого не случится. Уверен, что смогу свести на нет все усилия герцога де Шартра.

— Однако помешать слухам не в ваших силах.

— Это не имеет никакого значения!

— Почему же?

Герцог взглянул на настоятельницу с удивлением. Наступило молчание. Молчание, поразительное по своей значительности. Казалось, все будущее зависит от ответа, которому предстояло прозвучать. Медленно, словно с трудом, герцог наконец произнес:

— Потому что я люблю Эме.

Его глаза, в которых остались лишь боль и мольбы, встретились с темными глазами монахини.

— Люблю ее, — повторил герцог, — и надеюсь, что она любит меня. Я недостоин ее любви, но я сделаю для счастья Эме все, что смогу. И этим, надеюсь, искуплю свое прошлое.

Он понимал, что проходит суровое испытание. В какой-то момент ему показалось, что он не выдержал его. Но затем на губах монахини мелькнула едва заметная улыбка.

— Помогите, святая мать! Прошу, помогите! Я отчаянно нуждаюсь в сострадании! — взмолился Себастьян.

Еще ни разу в жизни гордый герцог Мелинкорт не склонял головы, но сейчас его голос был искренен.

— Эме оказалась права, — тихо ответила мать-настоятельница, — и я помогу месье герцогу, поскольку верю, что в вашей любви вы найдете Бога, раскаявшись в прошлых грехах.

— Клянусь вам в этом!

— Никто из нас не способен на большее! Это усилие, которое много значит.

Мать-настоятельница коснулась креста на груди.

— Когда вы вошли, у меня был только тот план, о котором просила Эме: она остается в монастыре и сегодня же вечером принимает постриг.

— Сегодня! — Слово еле слышно слетело с губ герцога, и он смертельно побледнел.

— Все уже готово для таинства. Но сейчас у меня появился другой план. — Она помолчала. — В Часовне лежит тело нашей усопшей сестры. Она была очень стара, родственников у нее нет. Хоронить ее должны завтра, но я еще не давала распоряжений по этому поводу, тем более — письменных.

Лицо герцога неожиданно посветлело и помолодело, словно кто-то в одну минуту снял с него весь груз прожитых лет.

— Мои книги покажут, что молодая послушница по имени Эме, младенцем оставленная матерью у нашего порога, скончалась неожиданно в результате тяжелой пневмонии, — твердо произнесла настоятельница. — Конечно, грешно обманывать кардинала, но еще хуже, если дитя, сердце которого принадлежит иному миру, примет постриг, даже если она готова на это ради спокойствия близких.

— Как мне благодарить вас? — выговорил герцог дрожащим от волнения голосом.