Джоан Реддин - Дорогой, единственный, любимый

Единственным светлым воспоминанием осталась остановка возле часовни Тернового Венца, недалеко от Эврики. Часовня была построена при дороге недавно, специально для путешественников; когда они с Майклом проезжали мимо, она еще сияла новизной и была очень красива. Но теперь, пожалуй, стала еще красивей. Казалось, она выросла у дороги, так же, как окружающие ее могучие дубы. Вокруг царили почти осязаемые мир и покой…

Мелоди вздохнула и поежилась. Знай она, что ждет ее в Эврике, — так бы и осталась там, под сенью каменных сводов.

Найти дом, который Майкл прозвал «Хижиной тетушки Прю», оказалось совсем нетрудно. Он стоял в гордом одиночестве на вершине холма, откуда открывался вид на старый город. Уже стемнело, но Мелоди помнила, что дом выкрашен в бледно-желтый цвет и украшен вычурной белой лепниной. Майкл вечно смеялся над старым домом, но Мелоди питала к нему странную нежность…

Она со вздохом поднялась, захлопнула окно, затем, переставив керосиновую лампу на буфет, открыла гардероб и вытащила оттуда стопку аккуратно сложенных простыней. Там же лежали полотенца, но Мелоди рассудила, что полотенце ей сегодня не понадобится.

У двери в большую спальню она остановилась в нерешительности. Здесь спала тетушка Прю. По другую сторону темного холла находилась другая спальня, поменьше, — тетушка Прю называла ее «папиной комнатой». Там ночевали Мелоди с Майклом, когда гостили здесь. Мелоди понимала, что не сможет спать там одна.

Мелоди окинула взглядом комнату. Как и много лет назад, здесь горели свечи, керосиновые лампы и камин. На первом этаже мебель была покрыта чехлами, здесь чехлов не было, и на всем лежал толстый слой пыли.

На туалетном столике, перед зеркалом в тяжелой раме, расположилась целая коллекция баночек, бутылочек и флакончиков. В зеркале отражалась керосиновая лампа с фигурным абажуром — она наполняла комнату мягким, теплым светом.

Посреди спальни гордо возвышалась кровать красного дерева с резьбой ручной работы. На ней не было ни полога, ни покрывала. В изножье кровати стоял огромный комод, по обе стороны изголовья — два столика, застеленные пожелтевшими кружевными салфетками. На столиках стояли… должно быть, газовые лампы или подсвечники, предположила Мелоди.

Еще несколько таких же столиков, уставленных фотографиями в старинных рамках, были расставлены по комнате. Между кроватью и мраморным камином располагался стол побольше, а вокруг — четыре стула.

Дверь в дальнем конце спальни — Мелоди это помнила — отделяла стенной шкаф, отделанный кедром. По обе стороны двери стояли, словно охраняя вход, огромный комод красного дерева и такой же гардероб.

Мелоди поставила лампу на пол и открыла комод. Слезы уже высохли, и, вытаскивая из шкафа перину, она невольно улыбнулась. Перина у тетушки Прю, может быть, и старомодная, но теплая. А сейчас это главное.

Собирая материал для исторического романа, Мелоди прочла кое-что о перинах. В те времена, когда центрального отопления и в помине не было, холодными зимними ночами толстые тюфяки защищали своих владельцев от сквозняков. И в наше время перины, кажется, вновь входят в моду.

Мелоди читала, что перину стелят как под простыню, так и поверх нее. Прикинув, сколько лет эту перину не стирали, она избрала первый способ.

— Я же не делаю ничего сверхъестественного, — ворчала она, с трудом взбивая перину и расстилая ее на кровати. Голова у нее раскалывалась, в глаза словно песку насыпали. — Тетушка Прю занималась этим каждый вечер. Ей, кстати, было за восемьдесят!

Покрытая периной кровать была устрашающе высокой. Чтобы постелить простыню и одеяло, Мелоди пришлось залезть на скамеечку для ног.

…Десять дней после получения письма прошли как в тумане. Мелоди не верила, что сумеет совладать с судьбой, с такими внезапными переменами в своей тихой размеренной жизни. Майкл всегда называл жену «домашней киской». Уже и не припомнить, сколько раз он прекращал их споры одними и теми же словами: «Ты боишься перемен, Мелоди, всегда ждешь худшего. Занимайся своим делом, а остальное предоставь мне».

А теперь она как последняя дура забыла обо всех предостережениях и, очертя голову, ринулась в неизвестность! Ее прошлая жизнь, казалось, была окутана какой-то уютной дымкой. Ветер перемен рассеял туман, и теперь Мелоди стояла посреди бескрайней равнины, одинокая и беззащитная.

Дома она сдерживала слезы: ведь Элмон и Джорджия терпеть не могли, когда она плачет. Потом стало не до слез: Мелоди собирала вещи. Она должна была встретить неизвестность во всеоружии, и на истерику не оставалось ни времени, ни сил. А в пути было и вовсе не до того: какие там слезы, когда того и гляди слетишь в пропасть!