Кэтрин Сатклифф: Одержимое сердце

— Эй, ты, непослушная сука! Прекрати, пока тебе не влетело!

В испуге я отшатнулась назад, наткнувшись на ствол рябины, оказавшийся на моем пути и помешавший моему неуклюжему отступлению. Я, не отводя глаз, смотрела сквозь ее ослепительные красно-оранжевые листья на расстилавшиеся передо мной земли поместья Уолтхэмстоу, и сердце мое колотилось где-то в горле, пока наконец мне не стало ясно, что этот окрик не имеет отношения ко мне.

Резвая гончая носилась по саду, вынюхивая что-то у самой земли и таща за сбои на поводке коротконогого сторожа. Заливистый лай животного вызвал у меня столь яркие воспоминания, что я почувствовала жжение в глазах, предвещавшее близкие слезы.

Я скользнула в тень, стараясь не шуметь, и пошла по тропинке, заросшей мхом и пучками жесткой травы. Я торопливо шла, время от времени наступая на сучья, но шум моих шагов заглушал слой влажных палых листьев, поблескивавших в тусклом свете яркими красками осени.

Добравшись до начала тропинки, я вздохнула с облегчением. «Все это глупости, мне нечего бояться», — укоряла я себя, с опаской оглядываясь через плечо. Сквозь оголенные ветви деревьев уже были видны слуховые окна Уолтхэмстоу, выступавшие из черепичной островерхой крыши. На мгновение я представила себе, что за оконной рамой вижу лицо — мрачное, темное лицо, оно мелькнуло и пропало. «Он» скрылся в доме. Я уговаривала себя, что это мог быть кто угодно.

И все же этого мгновенного видения было достаточно, чтобы у меня занялся дух. Неважно, что я внушала себе, покидая Оукс, неважно, что говорил мне Джером о Николасе Уиндхэме, будущее страшило меня. Прижав руку к бурно бьющемуся сердцу, я ждала, пока оно не утихомирится, снова и снова повторяя себе, что причины моего возвращения в Уолтхэм-Менор не имеют ничего общего с теми чувствами, которые я некогда питала к Николасу, по мое предательское сердце не желали с этим. согласиться.

У меня еще было время. Поэтому я пошла мимо стены Мак-Бейна, обходя груды камня и убеждая себя, что чувствую себя лучше, чем это было на самом деле. «Зачем?» — спрашивала я. «Потому что я должна так поступить, — убеждала я сама себя. — Я должна успокоиться и стать счастливой. Я так долго мечтала об этом дне. Разве нет? Я строила планы. Разве не так?» Все было верно.

Малхэм на вересковых пустошах еще крепко спал, окутанный холодным влажным покрывалом тумана. Я подняла полы плаща и вскарабкалась на осыпающуюся каменную стену и теперь стояла наверху, вглядываясь в погруженные в дремоту строения.

— Малхэм… — Я произнесла это название как стихи, как сонет, я прошептала его, обращаясь к овце с черно-белой мордой, которая мирно щипала травку в некотором отдалении.

— Уолтхэмстоу, я вернулась домой. Ты узнаешь меня? Нет, едва ли! Видишь, я стала взрослой!

И я не смогла удержаться от улыбки. Передо мной было прошлое, полное дорогих воспоминаний. Малхэм, прекрасный и мрачный, высокие холмы, поросшие вереском, и тут и там усеянные могильными курганами. В нем было не только мое прошлое, но и будущее. Подняв голову к небу, зажмурив глаза, я повторила:

— Я вернулась домой.

…Мне не нужно было идти дальше по тропинке. Толкнув узорчатую металлическую калитку, увитую плющом, которая со скрипом отворилась, я осторожно ступила на вымощенную кирпичом дорожку. Плащ мой, волочась по земле, разметал сухие листья под ногами, а налетавший порывами ветер подхватывал их легко, как перышки, и уносил. Я подняла голову, вглядываясь в просветы между оголенными сучьями, но видела только тяжело нависавшие над землей тучи, обещавшие снег. Воздух был сухим и морозным и обжигал мое лицо. Впрочем, как я догадывалась, оно горело скорее от возбуждения, чем от холода.

Живая изгородь разрослась так, что ветви кустарника, образовавшие ее, сходились над моей головой как арка. И мне это должно было послужить предостережением: все изменилось в Уолтхэмстоу и стало другим. Когда-то сады Уолтхэмстоу славились своей красотой. Люди из ближайших деревень приезжали в Малхэм и не уставали любоваться цветами и живописно подстриженными кустарниками и лужайками Уолтхэмстоу. Я раздвинула ветки живой изгороди и отцепила листья, упорно льнувшие к моему плащу. «Все должно быть хорошо, — убеждала я себя. — Все!»

Снова подняв глаза к небу, я замедлила шаг. Потом остановилась. Я не ожидала… я не осмелилась бы подойти так близко… С большого расстояния все выглядело не слишком пугающим. Уолтхэмстоу… Дом, возраст которого насчитывал триста лет. Возможно, он и должен был выглядеть несколько обветшалым, особенно крыша мансарды, черепице которой пришлось перенести столько дождей и ветров. Но я забыла, насколько он огромен, и не ожидала такого внушительного впечатления. Я забыла о рве. Боже милостивый! Этот чертов ров! Но, вглядевшись внимательнее, я убедилась, что это вовсе не ров, а скорее сточная канава, заросшая водяными лилиями.