Мюриел Болтон - Золотой дикобраз

— Так уже было однажды. Вспомните, что случилось при Креси, — шептал он на ухо солдатам, и те внезапно содрогнулись от дурного предзнаменования.

А Генрих, наоборот, ожил. И этот дождь, ливший всю ночь напролет, и эта непроходимая грязь на полях — все было для него знаком свыше. Все вдохновляло его. Он выехал перед своим авангардом, куда поставил английских и шотландских лучников. Мысленно послав молитву Господу, он сделался на мгновение печальным, склонив долу свое красное лицо и ссутулив плечи. Но уже в следующее мгновение выпрямился и звенящим голосом, в котором для его воинов заключалась особая магия, прокричал:

— Именем Всемогущего Бога, знаменосцы Святого Георгия, вперед!

И сразу же в сочащееся влагой небо высоко взметнулись штандарты Святого Георгия. Лучники опустились на колени. Каждый взял щепоть грязи с поля и помазал ею губы в знак того, что все они пыль Господня, в пыль и уйдут, если падут на поле биты. Ничто в облике этих лучников не смогло бы тронуть восторженное сердце француза. Никакой романтики и поэзии не было в их грязных кожаных доспехах. Босые ноги облеплены грязью. Они сняли обувь, чтобы легче было держаться на ногах в этой непролазной грязи.

Карл Орлеанский, Бурбон, д’Альбер и остальные бароны — вся высшая знать Франции — опустили забрала и наклонили головы, чтобы стрелы, летящие к ним, словно хищные злые птицы, не смогли найти уязвимого места. Прежде чем отдать приказ к наступлению герцог Орлеанский с минуту помедлил, обозревая ряды англичан. С удивлением он обнаружил, что каждый лучник имеет острый длинный прут, на несколько футов выше его головы. Воткнув этот прут глубоко в грязь перед собой, лучник стоял за ним, будто хотел спрятаться за тонким деревцем без листьев. Поскольку такой прут был у каждого лучника, передовая линия англичан, что пересекала все огромное поле, напоминала длинный забор, сооруженный из острых кольев. Расстояние между кольями составляло около двух футов, и позади каждого стоял человек. Смешная защита от тяжелой кавалерии французов, не правда ли? Но ни Карл, ни Бурбон, вообще никто из них не засмеялся. Воистину дурной, зловещий знак.

А сырые острые колья поблескивали на тусклом солнце, а за каждым из них молча стоял человек и ждал, изготовив свой длинный лук.

Приподнявшись на стременах, Карл поднял высоко над головой копье и дрожащим от волнения голосом возгласил:

— Во имя Господа Бога, вперед, Франция!

И атака тяжелой кавалерии началась, как он и планировал.

Но оказалось, что кавалерийская атака в его планах и на поле Азенкура — две совершенно разные вещи. То, что в представлении Карла должно было со свистом нестись навстречу врагу, медленно и тяжело тащилось. Кони по колено увязали в густой жиже, и только боль от английских стрел заставляла их вообще двигаться куда-либо. А двигаться следовало вперед. И если это удавалось, то непосильная ноша была для них еще хуже вражеских стрел.

Французы медленно ползли вперед. Причем каждый думал не столько об атаке, сколько о том, чтобы не упасть. Ибо падать было нельзя. Вес великолепных, роскошных доспехов неумолимо тянул вниз. А там внизу человек захлебывался жидкой грязью. Падение означало смерть. Бесславную смерть.

Воинам, идущим следом, было легче передвигаться. И они шли, тесня передних, не подозревая об этом. У авангарда было два варианта: либо воины тонули в море жижи, либо, счастливо избежав этой подобной печальной участи, оказывались прижатыми к английскому «забору», где также погибали, ибо там было скользко, слишком скользко.

В передних рядах нельзя уже было различить, где кони, а где люди. Они падали вместе и порознь, делали отчаянные попытки подняться, но вырваться из черной пучины их не пускали доспехи. А через мгновение на них наступал следующий ряд людей и коней, и все повторялось вновь. Потери были бесчисленными, но огромная тяжелая французская машина все-таки двигалась вперед. И ряды англичан дрогнули, в «заборе» образовались бреши. Они отступили. Карл, — к счастью, он тогда еще был в седле, — с восторгом увидел, как знамя Святого Георгия оказалось в руках у Савэ. Тот немедленно швырнул его в грязь. Но следующий момент Карлу увидеть не довелось, когда Савэ упал с коня с дюжиной смертельных ран. Карл вообще ничего больше не видел, ибо конь его поскользнулся и тяжело повалился в грязь. Животное еще дергалось и било копытами, визжало от боли в раненом боку, но Карл не делал никаких попыток подняться, потому что тяжелые доспехи все равно не дали бы ему это сделать, но главным образом потому, что он был без сознания.