Елена Гостева - Стрекозка Горгона. Зимние квартиры

– Та-а-ак! Артиллерию не протащить!

Унтер, следующий за ним, переспросил:

– Разве нам сюда наступать? Царьград-от в другой стороне!

– Куда наступать – решать не мне! – негромко ответил подполковник. – А знать, откуда турки с пушками могут прийти, откуда без них, полезно.

Таня ловила на себе взгляды пандур, один из них постоянно крутился рядом. Смуглый, кареглазый, одетый по-турецки в облегающий фигуру сюртук и широченные шаровары, на вид ему можно дать и двадцать пять, и тридцать пять лет. Таня у него поинтересовалась, как называется одно дерево, другое, удивилась правильной русской речи.

– Я в России пять лет жил, – объяснил тот. – В отряде покойного Владимиреску воевал. Когда турки нас разгромили, пришлось скрываться.

В тёмной глубине обращённых на юную женщину глаз таились отсветы затаённой тоски, казалось, что пандур ищет знакомые черты.

– Вы смотрите так, словно я кого-то напоминаю, – заметила она.

– Да, госпожа, – печально вздохнул молодой человек. – Девушку, которая осталась в Сербии, такую ж тоненькую и большеглазую, как Вы.

– Вы – серб?

Спутник кивнул утвердительно, добавил:

– Меня на родине тюрьма ждёт, я турка одного избил крепко… Пришлось уехать.

– А что с девушкой?

– Вышла замуж… Не думайте, я не виню её… Если б дома остался, она бы моей стала… – он снова грустно вздохнул. – Мне брат сообщил, что она своего сына назвала Любомиром, как и меня. Значит, помнит…

– Не жалеете?

– Что турка тогда не убил, жалею, больше не о чём. У нас, сербов, из каждой семьи кто-нибудь в гайдуках, и мне такая доля выпала… Брат – дома, с родителями, а я… сначала в Валахии воевал, теперь здесь. Если русские победят, и в Сербии жить будет легче… Нельзя нам покорными быть, надо, чтобы сами османы тряслись от страха.

Говорил он медленно, словно через силу, подолгу обдумывая каждое слово, и Таня не стала больше расспрашивать. Любомир опустил голову, наверно, погрузился в нахлынувшие воспоминания.

За весь день было лишь одно приключение. Передовой разъезд донёс, что навстречу идёт небольшой отряд, у мужчин за спинами ружья. Не больше пятидесяти человек, можно атаковать.

Петров, выслушав вестового, проворчал:

– Можно, ещё не значит, что нужно, – и приказал всем укрыться в лесу и ждать.

Свернули в чащобу, затянули лошадей в гущу деревьев, завязали им морды, затаились, сквозь ветви наблюдая за узкой дорогой. И вот из-за поворота показались всадники, вьючные лошади, брички. Верховые заметили ведущие в лес следы, в тревоге закрутились на месте, скидывая ружья с плеч, слышно было, как щёлкают металлические затворы, взводятся курки.

– Идите дальше, идите, и никто вас не тронет! – шептала Таня, и турки как будто послушались.

Седоусый всадник на гнедом жеребце, оглядев опасливо следы, деревья, поднял руки вверх и забормотал: «О, алла!..алла…» – хлестнул коня и пустился вскачь. За ним поскакали другие, понеслись, стуча колесами и поскрипывая, узкие повозки. Путники не могли ничего увидеть сквозь деревья, но, наверное, чувствовали на себе пристальные взгляды множества наблюдавших за ними глаз и пугливо озирались, держа ружья наизготовку.

– Что за ушастые лошади? – шёпотом спросила Таня серба. Кони под всадниками вполне обычные, а те, что впряжены в брички, ниже ростом и с удивительно длинными ушами. Любомир улыбнулся снисходительно:

– Это мулы, госпожа…– и пояснил. – Турки лошадей берегут, в повозки не запрягают. Зато и верхом на мула или лошака турок не сядет, считают это позором.

Проскакали поселяне, стих стук колёс, солдаты стали выбираться на дорогу. Тане, ведущей Ветерка под уздцы, пришлось остановиться. Впереди замешкался солдатик, он зацепился полой за толстый сук и ворчал, освобождая шинель:

– Чего это мы от басурман в сугробы полезли? Их малёхо, разом бы прикончили, а поклажу забрали.

Любомир, отряхиваясь от снега, задумчиво покивал головой. Наверное, был согласен, но накануне подполковник втолковывал, что разведка важнее, чем стычки с противником, и он произнёс:

– Командир предупреждал, что нельзя шуметь… Если б турки в сторону Шумлы ехали, нельзя было бы их пропускать, чтобы бимбашам о нас не рассказали. А эти домой едут. Испугались, запрутся в селе и долго не высунутся.

– Домой, думаешь? – недоверчиво переспросил солдат.

– Домой, домой. Я видал этого старика, он из села, которое утром офицеры с горы в трубу разглядывали… А их поклажа на что тебе? Ковры да горшки везут. Наверно, ездили в Эски-Стамбул иль Шумлу зерно продавать, а там городской товар закупили.