Елена Гостева - Стрекозка Горгона. Зимние квартиры

– Горшки? И то правда, чего их по лесу таскать? – согласился ворчун.

Вызвездило, ночь обещала быть светлой. Открывшаяся глубина чёрно-фиолетового неба с россыпью перемигивающихся небесных светлячков обрадовала капитана Бегичева. Он собрал молодых офицеров, чтоб показать, как с помощью сектанта по звёздам определять свои координаты. (Сектант – инструмент дорогой, но капитан, бывший преподаватель, не пожалел на него денег). Демонстрируя его, Бегичев больше обращался не столько к своим воспитанникам – те это в корпусе уже изучали, сколько к пехотинцам, что сгрудились вокруг и смотрели на наставника, как зачарованные.

Таня осталась возле костров, прилегла на ковёр, уложенный поверх нарубленных веток. Серж и Николя набросили на неё свои шинели и убежали к командиру. Ковры в России считаются роскошью, небогатые дворяне застилают ими полы в гостиных только в праздничные дни, а потом убирают и заматывают в полотно, пересыпая нафталином, чтобы от пыли и моли уберечь. А в Турции, оказывается, ковёр – не роскошь, а чуть не главный предмет обихода, имеющийся в каждом захудалом семействе. Кочевник его в походе на землю кидает, чтоб от сырости спастись, ковром от дождя и снега закутывается, ковром лошадь накрывает. В домах Правод русские находили много ковров: больших и маленьких, тяжёлых, с очень длинным ворсом, и лёгоньких, тонких. А ведь при отъезде самое ценное забирают, значит, оставленное не слишком и дорого для них. Ныне у многих солдат имеются ковры, в походе это крайне полезная вещь.

…Костры, лошади, бездонное небо над головой – от всего этого было ощущение некого дежавю. Всплыла картина из детства: ночь в таборе, возле костров цыгане попыхивают трубками, у реки – табун лошадей… Бабушка иногда позволяла ночевать у цыган, это случалось редко, зато те картины крепко-накрепко врезались в память, ночь в таборе казалась фантастически прекрасной, настоящим приключением. Цыгане, Пелагея – как это всё далеко! Родное, бесконечно милое, но, увы, невозвратимое, как и само детство…

Здесь толкотня оживлённей, больше людей, греющихся у огня, да и костров больше. К тому ж снег кругом, а не густые травы. Однако небо, втягивающее взоры в свою глубину, кажется таким же, да оно и есть то же самое; небо, как и Господь Бог, – одно на всех. Таня чуть прикрыла ресницы, и показалось, что звёзды танцуют, хороводятся, словно девушки на лугу во время летнего праздника. Вспомнила серба с печальными глазами по имени Любомир. Имя-то какое мирное, уютное! И он спокойно говорит, что его участь – война… Перевела взгляд на костры, поискала его глазами. Пандуры развели костёр почти в самом лесу, наверное, и он там.

Возле ближайшего костра среди драгун Таня заметила странную фигуру, неторопливо разбивающую угли палкой. Похоже, какой-то солдат накинул на себя постилаху, взятую для тепла, потому издали похож на женщину. И голову вместо кивера какой-то шалью обмотал. Солдаты запасливые: все дома в Праводах прошерстили, любую тряпицу подбирают. Уже не раз приносили Лапиной и Петровой куски не нужных им ярких тканей: бархат, шёлк, продавали совсем дёшево.

Вот фигура распрямилась, и Таня похолодела. …Да это и есть женщина! …Сама Пелагея! Откуда, как!? Таня приподнялась, уселась на ковре, настороженно всматриваясь. Разум отказывался верить, но глаза говорили: верь – не верь, а это Пелагея собственной персоной! После того, как Таня общалась с призраком Красовского, думала, что непонятными потусторонними видениями её уже не напугать, однако сердце всё равно бешено колотилось, руки подрагивали. Так, нужно успокоиться и выяснить, для чего здесь очутилась цыганская колдунья. Хотя, это, конечно, только её дух, не могла ж она своё дряхлое тело переместить за тысячи вёрст. Может, умерла? Иль жива, но решила послать свою душу на встречу с ученицей? Как-то Пелагея обмолвилась, что и такое для сильного человека возможно, но не говорила, умеет ли сама это делать. И что перед Таней: душа живой иль покойницы?

Старуха неторопливо, позволив себя разглядеть, повернулась и знакомым жестом поманила к себе, как подзывала к себе давным-давно, будто ничего особенного не происходило, и её появление здесь – самое обычное дело. Таня поднялась, сделала неуверенный шаг вперёд, остановилась в нерешительности. Однако показывать страх перед Пелагеей некрасиво, это ж наставница её, как ни крути, – и словно на ватных ногах сделала ещё несколько шагов, да и колдунья двинулась навстречу, но не шла, а как будто плыла, ноги её не оставляли следов на снегу! Вот Пелагея остановилась, опираясь на клюку, спросила: