Ольга Вяземская - Институтка. Любовь благородной девицы

Мадам Рощина рассеянно кивнула. Мысли ее были далеки от говорливого Федотыча и начищенного до блеска латунного звонка.

– Ну-с, машерочка, а теперь расскажи-ка, что это с тобой сегодня приключилось!

Наконец в институте растопили все печи – тепло стало не только в классах и дортуарах, но даже и в умывальнях. Возле одной из таких пышущих теплом печей и собрались все обитательницы первого дортуара – Лиза, Тамара, Варя Гижицкая и обе сестры Лорер, Саша и Катя. Не хватало лишь Маши Бирон, которая все еще не вернулась от профессора, – именным дозволением ей было не только разрешено служить гувернанткой, но и возвращаться в институт после девяти вечера. За девушкой обычно посылали институтскую коляску. Однако сегодня коляска из ворот еще не выезжала, и, значит, Маши можно было еще час не ждать. А вот любопытство измучило Варю и Тамару уже так сильно, что сил терпеть до приезда мадемуазель Бирон не осталось вовсе.

– Ох, Гижицкая, да ничего со мной не приключилось, – ответила Лиза с досадой. – Дурно стало, потом прошло.

– Но отчего тебе стало дурно?

– Накашидзе, ну хоть ты не трави мне душу.

– Дорогая моя! – Когда Тамара волновалась, акцент становился куда слышнее, вот как сейчас. – Никто не травит тебе душу – мы волнуемся за тебя, потому что любим и хотим помочь.

Лиза вздохнула. Еще днем она поняла, что от расспросов не уйти, честно попыталась сама разобраться в происходящем. И, почувствовав, что не получилось, оставила до вечера и заботы, и разговоры. Своих подруг она знала преотлично: те и в самом деле не собирались оставлять ее в покое до тех пор, пока все не будет предельно ясно.

– Тамара, помнишь мой кошмар? Я рассказывала тебе…

– Конечно, помню, дорогая. – Та пожала плечами.

– Так вот, стоило профессору заговорить о зыбучих песках, как он снова навалился на меня. Страшнее, чем ночью, страшнее, чем всегда! Я снова ехала куда-то в бричке, наполовину прикрытая сеном, снова вокруг были высокие сосны, снова какой-то мерзкий мужлан с облучка называл меня «красавицей»…

– Погоди, Журавская, что за кошмар? – Обе сестры Лорер до сего мгновения оставались в неведении.

– Уже несколько раз, – стала рассказывать Лиза, больше для того, чтобы отвлечься и взять себя в руки, – мне снится один и тот же сон. Словно везут меня сначала в бричке через лес, сосновый, душный, летний… А потом – что тону я в песках зыбучих посреди ярко-зеленой солнечной полянки. Какие-то неведомые люди хохочут кругом, говорят, что настал мой смертный час. Какая-то женщина, дворянка, наверное, стоит чуть в стороне от простолюдинов. И с меня просто глаз не сводит. Кольцо у нее на руке еще странное такое – серебряные завитки словно в клубок змей сворачиваются и камень посредине огромный, черный, красными высверками на солнце так и играет. Я все тону и утонуть не могу. Но вот только душит меня все сильнее, аж сердце останавливается. И тогда эта странная женщина подходит ближе, юбку чуть приподнимает, чтобы не замочить, и наступает мне на руку, которой я за веточку удержаться пытаюсь. Не больно мне, не страшно, а как-то безнадежно… А просыпаюсь я всегда в тот миг, когда чувствую, что ей удалось мои пальцы с ветки сбросить, что я почти утонула, даже вода над головой сомкнулась. А иногда снится, что вместе со мной тонет в этом болотце мужчина, что знаю я его, что человек этот мне дорог… И что я бы свою жизнь с радостью отдала, лишь бы он жив остался.

Варя Гижицкая, которая уже не в первый раз слушала Лизин рассказ, сейчас только молча качала головой – нехороший сон, она понимала это. Но что именно он сулит…

Девушки умолкли. От церкви Святой Великомученицы царицы Александры донесся перезвон – десять вечера. Мадам Рощина, вне всякого сомнения, прекрасно знала, что после такой передряги девушки быстро спать не улягутся, однако еще час назад покинула дортуары и отправилась домой.

В коридоре второго этажа послышались быстрые, легкие шаги.

– Мадемуазель Бирон вернулась…

Варя не то чтобы не любила Машу Бирон, но относилась к ней несколько холоднее, чем к другим одноклассницам. Быть может, оттого, что ей не было позволено служить гувернанткой, а вот Маше царь позволил. Хотя девушка была уверена, что справилась бы с воспитанием не хуже, чем справляется Мария. Уж сколько раз подруги говорили ей, что тут завидовать нечему, что Маша сирота и одна как перст во всем мире, а ты, глупенькая, радуйся тому, что и матушка с батюшкой живы, и сестрица замуж собирается, и два братца кадетские корпуса окончили. Но все равно – недолюбливала Варя Машу. Понимала, что сие недостойно, однако сделать ничего не могла. Или не хотела.