Михаил Филин - Ольга Калашникова - «Крепостная любовь» Пушкина

В тридцатые годы XIX века, незадолго до кончины, в наброске плана романа «Русский Пелам» Александр Пушкин зафиксировал: «Эпизод креп<���остной> любви» (VIII, 975) [1] Здесь и далее ссылки на пушкинские произведения и письма (а также на эпистолярные послания к Пушкину) даются в тексте, курсивом, по так называемому Большому академическому собранию сочинений поэта в 17 томах (М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937–1959; т. 17 — справочный), причём римской цифрой обозначается номер тома, а арабской — страницы. Зачёркнутые слова и фразы Пушкина и его корреспондентов помещаются в квадратные скобки, а дописанные или добавленные по смыслу — в угловые. . О чём собирался поведать автор — доподлинно неизвестно. Возможно, и даже вероятно: притаившись за спиной героя, он замыслил рассказать нечто сугубо личное, автобиографическое…

А ранее, осенью 1829 года, на обратном пути из Арзрума в Петербург, поэт надолго задержался в Москве. Здесь Пушкин, как водится, общался со многими, однако особенно часто бывал в гостеприимном доме семейства Ушаковых на Средней Пресне. Оно и немудрено: ведь одной из дочерей хозяина, статского советника Николая Васильевича Ушакова, Пушкин уже давно и «сильно увлёкся» [2] РА. 1912. № 10. С. 300–301. .

«Прелестную» барышню, вскружившую ему голову, величали Екатериной. На листах альбома её младшей сестры, Елизаветы Николаевны, кавалер тогда же, в конце сентября — начале ноября, оставил, помимо рисунков, пространный полушутливый перечень женских имён. Он вспомнил и перечислил тех представительниц прекрасного пола, которые — в разные годы, в той или иной форме и степени — прельстили его [3] Рукою Пушкина. М.; Л., 1935. С. 629–630. . Так называемый «Донжуанский список», состоящий из двух частей, был сделан карандашом и, скорее всего, за пару приёмов. Позднее сёстры Ушаковы — там же, в драгоценном альбоме (ПД № 1723), — расшифровали отдельные имена. После же факсимильной публикации списка в «Альбоме Пушкинской выставки 1880 года» (1887) помянутые поэтом дамы и барышни стали объектами пристального внимания пушкинистов, которым удалось (иногда, правда, предположительно) идентифицировать ряд лиц.

Благодаря разысканиям учёных (в первую очередь маститого Павла Елисеевича Щёголева) ныне можно с большой долей уверенности утверждать: «Ольга» из второй части пушкинского реестра — это Ольга Калашникова, дочь Михайлы Калашникова, управляющего сельцом Михайловским и (впоследствии) Болдином, одного из «столбовых крепостных господ Пушкиных» [4] Щёголев. С. 160. К привилегированным персонам из дворни пушкинист отнёс также Арину Родионовну и Никиту Козлова. . Именно её по установившейся с давних пор традиции называют «крепостной любовью» поэта. В. В. Вересаев, структурируя свою книгу «Спутники Пушкина», данной характеристикой не ограничился и возвёл Ольгу в разряд пушкинских «родственников и домочадцев» [5] Вересаев В. В. Спутники Пушкина. Т. 1. М., 1993. С. 50–52. . П. Е. Щёголев не отстал от коллеги и присвоил ей титул «жены в 1825 году» [6] Щёголев. С. 154. . А поэт Михаил Дудин был убеждён и не уставал убеждать других, что стихотворение «Я помню чудное мгновенье…» адресовано Калашниковой:

В откровенном письме приятелю Александр Пушкин нарёк Ольгу Калашникову «Эдой» (XIII, 278). И действительно: история дворовой девки из псковского сельца напоминала драматическую судьбу героини поэмы Евгения Боратынского — юной неродовитой финляндки Эды, соблазнённой и впоследствии покинутой «гусаром красивым»:

Примечательно, что поэма «Эда» публиковалась фрагментами в журналах и альманахах 1825 года, доступных ссыльному Пушкину. А в следующем году, в феврале, «финляндская повесть» Боратынского была напечатана в Петербурге отдельной книжкой (вместе с «описательной поэмой» «Пиры»), Иными словами, реальный деревенский роман Александра Пушкина развивался в те же сроки, как бы параллельно с оглашаемым поэтическим действом, и, что особенно любопытно, имел с литературной новинкой пусть и не абсолютное, но разительное сходство