Ольга Вяземская - Институтка. Любовь благородной девицы

Размышляла, но ответа не находила. Она решила, что недурно было бы посоветоваться с кем-то из «умных», перфеток… Но, с другой стороны, умные могут поднять ее на смех – на дворе-то конец просвещенного девятнадцатого века, а она о сне своем хочет посоветоваться, понять, что так тревожит ее душу. Хотя перфетки от глупого усердия поднимут ее на смех, а вот машерочки, по-настоящему умные и тактичные, помогут и высмеивать не станут.

– Да, душенька Журавская, – задумчиво проговорила Варя Гижицкая. – Непростой это сон, Христом Богом клянусь.

Варя перекрестилась. Вот уже второй год она и Катя Лорер усердно обожали преподавателя Закона Божьего и потому считались крупными специалистами во всем, что было связано с высшими силами и движениями души.

До начала урока – естествоведения, а не Закона Божьего – оставалось еще несколько минут. Девушки шушукались за высоким щелястым шкафом. Пусть и не весьма усердно, но в классах уже топили, и поэтому секретничать здесь было куда уютнее, чем в дортуаре.

– И когда в первый раз тебе этот сон приснился?

Лиза честно задумалась. По всему выходило, что прошлым летом. Хотя, может быть, тот летний сон она просто лучше всего запомнила – ведь и вокруг их загородного дома в Крыжановке рос такой же пронизанный солнцем лесок. Мимо дома пролегала точно такая же дорога, а недалеко, возможно, в паре часов неторопливой ходьбы, уже ближе к лиману, незваных гостей и впрямь ждало болотце, издалека выглядящее гостеприимной зеленой поляной.

– Так точно прошлым летом? Не осенью, не весной? – Гижицкая мертвой хваткой вцепилась в узкую руку Лизы. – Подумай как следует. И когда, если летом? В каком месяце?

– А это какое значение имеет? – Лиза удивленно взглянула в лицо подруги.

– Да я б и час, когда сон ты свой увидела, желала бы знать, а уж день недели и вовсе, несомненно, нужен. Как же иначе попытаться сновидение растолковать? И луна где была, знать надобно…

– Гижицкая, машерочка, зачем? И откуда ты все о снах-то знаешь?

– Журавская, душенька, – Варя покровительственно похлопала Лизу по плечу. – Чтобы внимание господина Годунова привлечь, ох как много разного знать-то надобно. Мы с мадемуазель Лорер вначале даже соперничать пытались, бороться за внимание Дмитрия Ильича, как кофульки какие безмозглые. То волос с его рясы снимем да делить пытаемся, то, стыдно сказать, хотели вырезать клин с подкладки пальто. Полгода как дурочки лапотные… А только потом, перед прошлым Рождеством, он сам нам сказал, что уважает тех людей, которые знают много, и что с девушкой, у которой голова пуста как горшок, он и разговаривать не станет. Как же нам его обожать, раз он говорить с такими не желает? Вот и решили мы, что следует нам и учиться лучше всех, и читать поболее многих. Просто чтобы он нас заметил.

Лиза кивнула – Гижицкая и младшая из сестер семейства Лорер и в самом деле за последний год неузнаваемо изменились: учились истово, всю немалую библиотеку институтскую перечитали. А ведь об учреждении да пополнении библиотек сама императрица Мария Федоровна радела – просветительница, о подданных что ни день исправно пекущаяся. Мало того, трое из четырех старших братьев Аннушки Юшневской по очереди носили в институт книги – учебники университетские и просто из домашней библиотеки все, что под руку попадается. И попадалось, судя по всему, немало. Maman, видя такое усердие девушек и, как многие были уверены, зная его природу, в учебе нисколько их не ограничивала и даже повелела мадам Рощиной по первому же требованию выдавать новые тетради, дабы девушки могли все необходимое записывать.

«Ну что ж, надо так надо…» Лиза присела на подоконник, что делать было не просто категорически, а строжайше запрещено, и задумалась. Да, должно быть, в самом начале летних каникул, возможно, через неделю или через две после того, как ей повезло сменить институтские стены на родной дом… Повезло потому, что за ней самолично приехала матушка и забрала вместе с вещами в имение, написав в огромной книге начальницы, что берет дочь под свое покровительство на все каникулярные дни до двадцатого числа августа месяца одна тысяча восемьсот семьдесят шестого года.

Конечно, о таком Лиза и мечтать не смела – чтобы на все каникулы да прочь из постылых институтских стен. Однако госпожа начальница затеяла перестройку зимнего сада и корпуса с дортуарами, и потому всех, кого могли забрать родные, под подпись отдала. А вот тех, кому до родного дома ехать было далече, отправили на казенную дачу – была и такая. Старое поместье в Люстдорфе, оставленное госпоже начальнице, ее высокопревосходительству мадам Чикуановой, ее дядюшкой, Maman превратила в летний дом для пансионерок. Девушки из старшего класса прошлой зимой рассказывали, что дача была вовсе не казенная, начальница в свой дом пускала институток, однако содержание дачи приходило от казны. Одним словом, пансионерки летом отправились на казенную дачу, а одесситки вернулись на пару месяцев в семью.