Мариам Тиграни - Роза Ветров

– Тебе нужен хайрик? – переспросил он по-армянски и отправил горничную за кофе, а дворецкого – за отцом в его кабинет. – Ты погоди немного, он сейчас спуститься. Мама с бабушкой поехали на рынок. Ты же знаешь, они всё ещё суетятся из-за нашей с Татев помолвки…

– А Манэ? – Вачаган зажмурился и спрятал лицо в тарелке с чаразом 45 45 . Чараз (армян.) – смесь сухофруктов и поджаренных орехов . Завен улыбнулся уголками губ и, поправив за спиной приятеля подушки, подозвал к себе одного из лакеев. Пока хозяйский сын шептал что-то слуге на ухо, Гюльбекян ёрзал на неудобном, трещавшем по поводу и без диване и пытался подавить смущение.

– Плачет сегодня целый день, – тяжело вздохнул любящий брат, поставил кофе на круглый столик и немного приподнялся на своём месте. – Выхватила из рук отца сегодня утром газету, и всё – поминай как звали. На вопросы наши не отвечает, только рыдает ещё больше…

В глазах друга читался немой упрёк. Конечно, он понимал, что стало всему виной – заключение Геннадиоса, наверняка, показалось влюблённой девушке целой трагедией. И как хорошо, что он так вовремя оказался рядом, чтобы поддержать её… Гена ведь завещал: «Пригляди за ней, а то наделает глупостей!».

– Ты, часом, не знаешь, что её так расстроило? – всё-таки озвучил свои опасения приятель. – Это никак не связано с нашим учителем музыки? Отец как раз читал статью о нём…

– Не думаю, – глухо буркнул Вачаган, раздумывая, насколько её брату следовало знать об этом. – Я полагаю, её расстроили смерти и аресты, которых в последнее время очень много даже среди приближённых к султану людей. На днях дядя моего близкого друга…

– Дядя друга?

– Да, – уклончиво отвечал гость в надежде повести разговор в более подходящее русло. – Ты наверняка читал о нём в газете: Фазлы-Кенан-Паша. Он заседал в совете дивана и был очень уважаемым человеком. Несколько дней назад его тело нашли в водах Босфора…

– Фазлы-Кенан-Паша, – одними губами повторил Завен, и его взгляд похолодел настолько, что Гюльбекян почти почувствовал этот холод на своей коже. – Так ему и надо.

От неожиданности губы обожгло горячим кофе. Вачаган чуть не пролил его на костюмные брюки, за которые отдал целое состояние, и, округлив и без того большие глаза, в недоумении воззрился на друга.

– Что ты сейчас сказал?

– Я не скрываю этого, – пожал плечами Нерсесян, и что-то страшное заблестело в его взоре. – Я бы тоже его убил.

На этот раз – как опрометчиво делать в такой момент глоток! – горло запершило настолько, что кофе чуть не брызнуло на ближайшую бело-розовую стену. Вачаган вытер рот салфеткой, которую схватил дрожавшими пальцами и с трудом их сжал, а затем отшвырнул помятый комочек на бежевую скатерть.

– Ты бы убил? – заплетающимся языком прохрипел юноша, выделяя голосом сослагательную частичку. Ужас в его глазах рос, и в конце концов Завен заметил это. Он подсел ближе, сгорбился – настоящий суровый медведь! – и, отведя взгляд в сторону, сцепил руки перед собой.

– Я не убивал, – сердечно заверил он друга, спрятав взор в пол, но тот навряд ли этому поверил. – Но мог бы… за Татев.

То, что он услышал, поразило Вачагана до глубины души. Он боялся даже дышать, чтобы не упустить хоть слова, и даже язык, так любивший упражняться в колкостях с Лилит Айвазян, прилип к небу.

– Если ты преследуешь цель довести меня до сердечного приступа, то ты этого почти добился!..

– Я не вру, ехпайрс 46 46 . Ехпайрс (армян.) – брат мой ! – Густые брови вновь сошлись на переносице. – Я спас её от… не заставляй меня произносить это вслух ещё раз.

В мейхане Фазлы-Кенан-Паша признавался в том, что не раз заказывал у Нерсесянов столовые приборы, серебро и доспехи для будущих военных походов. С Хореном Самвеловичем дядя Мехмеда был на короткой ноге, и тот не раз приглашал его в свой дом попить армянского кофе или поесть абрикосов. Однажды на именинах Завена, куда пригласили и его невесту с семьёй, почтенный Паша познакомился с Айвазянами и оказал им большую поддержку, согласившись предложить знаменитую пастилу тикин Каринэ из яблок, яиц, мёда и сахара султанским агам и евнухам. Служители дворцовой кухни, как и сам султан, остались в восторге от диковинной сладости и почти озолотили кудесницу, сотворившую её. Как-то раз Татев оказалась настолько наивна, что решилась «отблагодарить Пашу за его доброту» и вместе с матерью поехала в его дворец с ещё одной партией отборной пастилы.