Шеннон Дрейк - Русалка

— Мы подъезжаем к углу Эндел и Широкой улицы, — предупредил Джозеф.

Девушка снова посмотрела в ставшее родным лицо, на котором полная лишений жизнь бедняка оставила глубокие морщины.

— Я не впаду в отчаяние на радость этой черни, — сказала она ему мягко, но с достоинством.

Джозеф изнуренно улыбнулся девушке, не в силах справиться с сердечной болью. Нет, не из-за собственной близкой смерти! Он уже стар, довольно повидал на своем веку и успел приготовиться к неизбежному концу. Но девушка! Она так молода и так красива, вот только Ньюгейтская тюрьма изуродовала ее тело и стерла со щек румянец. Но даже сейчас, с запыленным лицом, в платье, изодранном в лохмотья, она невольно притягивала к себе взгляд. Красота сквозила в ее осанке, прямой и гордой, в высоко поднятой голове, голубых глазах, поблескивающих вызовом.

У старика болело сердце за девушку, за се загубленную молодость. В ней била через край жизнь зарождающегося весеннего утра. Под оболочкой высокомерия и изощренного коварства скрывалась честная натура, нежная и чувствительная. Даже в дьявольских недрах Ньюгейта она выказывала добросердечие, с каждым делясь последней коркой заплесневелого хлеба. Девушка осыпала неистовыми проклятиями тюремщиков. Она разработала план побега, который почти удался. Если бы они не замешкались из-за Маленького Пэта, то сейчас были бы на свободе.

Джозеф вздохнул. Эта девушка, Ондайн, наверняка не была простой служанкой, за какую себя выдала, когда прибилась в лесу к шайке нищих бродяг. Для простолюдинки она слишком грациозно двигалась и слишком мелодично говорила. Ни надетое на ней тряпье, ни нарочитая грубость не могли скрыть манеры прирожденной и хорошо воспитанной леди! Но ее приняли без единого вопроса и никогда не пытались разгадать ее тайны.

Однако сегодня, похоже, тайне придется умереть. Джозеф вдруг пришел в ярость. Умереть за то, что они хотели жить! Мэдди, Старый Том и калека Симкинс на прошлой неделе, сегодня — они трое. Никто из них не совершал преступления, они всего лишь пытались добыть себе пропитание.

— Когда предложат, выпей эля, дитя мое, — посоветовал Джозеф. Он сглотнул и через силу добавил, стараясь смягчить страшную правду: — Иногда повешение… Все происходит не так быстро… Не обращай внимания на всех этих ротозеев… Эль поможет тебе. Глотни.

Вся процессия — они двое и Маленький Пэт в повозке, святой отец, при ходьбе переваливающийся, как утка, двое стражников, палач в черном капюшоне и судья — остановилась у Бауэла, где, согласно обычаю, содержатель харчевни вышел навстречу осужденным и предложил им эля.

Ондайн с трудом вытянула вперед руку в кандалах, принимая кружку.

«Я не боюсь, — уговаривала она себя. — Не боюсь. Господь знает, что я не виновна ни в одном грехе против Него. Я жила с любовью и ради любви. Жаль только, что мне не удалось ничего изменить. Теперь нужно успокоиться и не трусить».

Но она все равно боялась и против воли смирялась с судьбой. Боже! Как же ей хотелось вернуть доброе имя отца, павшего жертвой лживого навета. Она мечтала вернуться домой, чтобы отомстить за его смерть и разрушить дьявольские козни, построенные за се спиной. Но ей так и не представилось для этого возможности. И теперь ей придется умереть. Ондайн взяла кружку с элем, молясь, чтобы крепкий напиток придал ей смелости и презрения к тем, кто несправедливо собирался отнять ее жизнь и обратить ее смерть в посмешище.

Отпив большой глоток, девушка почувствовала, что горький эль лишь усиливает ее несчастье. С каждым движением гортани петля на шее давила все сильнее, жидкость не давала ни теплоты, ни мужества.

Спектакль у Бауэла подходил к концу, повозка тронулась, сопровождаемая гвалтом, гиканьем и насмешками мужчин, которые советовали палачу подольше помучить Ондайн на потеху публике. Они приближались к тайбернскому дереву — трехступенчатому сооружению, где очень скоро им на шеи накинут петли. На спину лошадей градом посыплются удары хлыста, повозка рванется, и они с Джозефом и Маленьким Пэтом повиснут на перекладине.

«Господи, поскорее бы», — тихо молила Ондайн. Она чувствовала пронизывающую дрожь и думала только о том, чтобы не споткнуться и не упасть. Перед ней высились открытые галереи, окружавшие виселицу со всех сторон. Зрители выкладывали по два шиллинга за место, чтобы насладиться зрелищем казни с высоты в три человеческих роста.

Галереи были полны.

Ондайн закрыла глаза. Солнце мягко пригревало ее лицо, а легкий влажный ветерок, обещавший в скором времени дождь, ласково овевал щеки. Она смотрела поверх толпы. Никогда ей больше не увидеть солнца. Никогда не пробежаться по лугу, не сорвать диких цветов с влажной от свежей росы земли…