Андрей Озеров - Ангелы в аду

Вторая же группа была обречена на каторжный труд, который, в большинстве случаев, также заканчивался смертью от истощения, запредельных нагрузок и нечеловеческих условий содержания. Полное отсутствие медицинской помощи, крайне скудное питание, четырнадцатичасовой рабочий день в считанные недели превращали взрослых мужчин и женщин в живых скелетов, обтянутых кожей, со впалыми глазницами. Для проживания несчастным отводились комплексы деревянных и кирпичных бараков различной вместимости. Каждый из бараков представлял собой помещение без окон, вдоль стен которого были установлены трехъярусные деревянные секции, представлявшие собой места для сна узников. Поскольку зачастую число жителей барака в несколько раз превышало его вместимость, нескольким заключенным приходилось делить одно место между собой. Тиф, вши, дизентерия и прочие заболевания были повсеместно, поэтому воспринимались в стенах трудового лагеря, как нечто обыденное.

Также существовали две дополнительные группы, которые формировались из тех, кому удавалось пройти живым первоначальный отбор. Одной из таких подгрупп являлась «зондеркоманда», состоявшая из узников, которые выполняли самую грязную и отвратительную работу в лагере. Им поручалось сопровождение жертв в газовые камеры, состригание волос с трупов убитых, удаление зубных коронок, сжигание тел, очищение крематориев и многое другое. Вторая же подгруппа получила среди заключенных прозвище «Канада». В нее входили узники, в функции которых входило обслуживание руководства и персонала лагеря. Смертность в этой подгруппе была наименьшей, хотя состоявшие в ней узники не имели каких-либо особенных привилегий над своими сотоварищами по несчастью из других групп. Скорее, они представляли из себя рабов, обслуживающих того или иного офицера, беспрекословно исполняя все его команды.

***

Глухо стуча колесами, поезд подъехал к перрону. Встречавшим была дана команда о готовности. Несколько овчарок, дремавших возле солдат, вскочили и начали лаять в сторону вагонов, от которых доносился запах скипидара и свежих досок. Когда состав полностью остановился, к каждому из вагонов подбежало по четверо солдат. Ловко сдвинув засовы, они распахнули двери вагонов, в то время, как другие, приведя автоматы в боевую готовность, образовали живой коридор, ведущий от каждого вагона к медицинскому столу. Как только открылись двери вагонов, прежний запах скипидара сменился на едкую вонь грязной человеческой плоти. Внутри вагонов находились едва живые от усталости люди, стоявшие прислоненными друг к другу в тесноте. Отвыкшие за долгую поездку от солнечного света, они даже не могли рассмотреть лица палачей, встречавших их снаружи. В следующее мгновение перрон сотрясся от криков подаваемых команд. Солдаты принялись выгонять пассажиров наружу. Собачий лай, сливаясь с этими криками, создавал единый хаотичный шум, в котором порой было сложно отличить одно от другого. Платформа была значительно выше перрона, поэтому многие из находившихся в вагоне людей, особенно пожилые и дети, не могли самостоятельно сойти на землю. Специально для этих целей, на подножку у каждой двери забирался солдат с длинной дубинкой, чтобы сильным ударом вынудить человека спрыгнуть вниз. Многие старики, упав на бетон, некоторое время не могли самостоятельно подняться. Иногда сверху на них падали другие, такие же, как они. Если кто-то оставался лежать дольше нескольких секунд, на него тут же обрушивался град ударов палками. Многие начинали ползти, постепенно поднимаясь на четвереньки. Один из стариков, выпрыгнув из вагона, сломал ногу, отчего берцовая кость, прорвав штанину, вылезла наружу. На мгновение его крик выделился из общего шума. Он больше не мог идти. Вокруг раны постепенно стала натекать лужица крови. Старик кричал не прекращая на польском, умоляя помочь ему. Лишь одна из женщин, с нашитой, как полагалось, желтой звездой, остановилась возле него, но, как только она попыталась к нему нагнуться, удар приклада заставил ее выпрямить спину и пойти вслед за остальными. Через несколько минут из-за спин солдат, оцепивших платформу, к лежащему вышел высокий розовощекий немец в форме гаупштурмфюрера СС. Подойдя к старику, он обратился к нему на немецком. Не понимая ни слова, несчастный лишь стонал, указывая на свою ногу и полную крови штанину. По щекам, покрытым седой щетиной, текли слезы. Его глаза смотрели вверх, будто надеясь найти сострадание в лице немецкого офицера. Немец замер на пару секунд, немного сморщив лицо в брезгливой гримасе, словно пытаясь перебороть какие-то внутренние эмоции. Затем его рука скользнула к кобуре, расстегнув ее. Понимая, что произойдет дальше, старик в ужасе замер. Тем временем немец сделал шаг вперед, одновременно достав пистолет из кобуры – промасленный Вальтер блестел в лучах солнца. В следующее мгновение, неожиданно для самого себя, старик обхватил руками сапог офицера, прижавшись к нему лицом, словно прося сохранить ему жизнь. Удар рукояткой пистолета по голове оказался таким сильным, что старик, разжав руки, упал навзничь. Немец брезгливо отшагнул назад, прицелившись в голову. В следующее мгновение его палец потянул спусковой крючок. Над перроном раздался сухой хлопок выстрела. Тело старика вздрогнуло и обмякло, распластавшись на бетоне. Узкий ручеек крови потек от головы к рельсам. Преисполненный гордостью за собственное хладнокровие и решительность офицер убрал пистолет в кобуру, аккуратно застегнув ее, а затем направился обратно к строю солдат, которые расступились, позволив ему пройти, а затем скрыли за своими спинами.