Эрика Легранж - Перемены неизбежны

– Прощай, братик, еще немного и твои воробушки, твои сестренки, покинут этот дом и разлетятся по разным гнездышкам, а ты останешься навсегда здесь. Как жаль, что ты не побываешь на свадьбе у Джулии, хотя возможно увидишь нас сверху, но я не смогу обнять тебя напоследок… Столько лет я провела в этом заточении и сколько мне пришлось пережить потом, и так хотелось порой поделиться с тобой, как в детстве, помнишь, но ты ушел.

Пенелопа ходила из угла в угол, про себя “беседовала” с Фредом и, подходя к каждой вещи, находила молчаливый ответ. Она открыла его секретер, достала оттуда пожелтевший листок с его инициалами, заказанный специально для деловой или личной переписки, представила, как красовалось бы здесь целое письмо, возможно к даме с нежностью и словами любви, или какое-нибудь деловое и суровое к управляющему, или нотариусу.

Потом достала золотую печатку, которую он буквально накануне получил, но так и не одел. Сколько разных вещей могут рассказать о человеке, и как они бессмысленны, когда человека уже нет. “Жизнь дороже всех наград и сокровищ, но почему-то некоторые отдают ее во имя этих демонов тщеты и алчности”, – сказала бы любая книга в библиотеке отца, и сколько бы поколений это не прочло, нашлись бы те, кто растратил бы этот дар попусту.

Комната, пропитанная духом застывшего прошлого, поглощала любое время из теперешнего, и человек, оказавшись здесь, забывал о тиканье часов, как о напоминании, что время “живых” продолжает ход. Пенелопа излила душу, как ей казалось, сказала все, что хотела сказать все эти семь лет. Но в порыве смятения, рукой зацепила плательный шкаф, который подозрительно качнулся и грозился обрушиться с грохотом на пол. Барышня не хотела, чтоб ее обнаружили, она попыталась удержать его и вернуть равновесие. Мать сурово относилась к нарушителям тишины, она свято чтила эту комнату, а всякий вандализм считала неуважением к усопшему.

– Кажется, пронесло, – выдохнула Пенни, подпирая треснувшую ножку какой-то досточкой. Уладив маленькую неприятность, девушка еще раз проверила надежность опоры и вдруг заметила тетрадь, перевязанную испачканной ленточкой, видимо, она выпала, когда шкаф пошатнулся. Кажется, это была личная записная книжка Фредерика или дневник, раз ее спрятали от глаз посторонних. Совесть подсказывала девушке положить тетрадь обратно в укромный уголок, но любопытство нашептывало не торопиться и взглянуть хоть глазком на содержимое.

– Фред, надеюсь, ты на меня не разгневаешься, – прошептала девица про себя, как бы прося прощение у покойника за свое небольшое злодеяние.

При всей напыщенности и высокоцивилизованности Британской монархии, находились в ее пределах элементы отнюдь не сочетаемые с величием и богатством: нищие, бродяги, пьяницы, куртизанки и изувеченные калики, бездомные попрошайки. В Лондоне низших прослоек общества всегда хватало, от того и вырастали целые улицы, проулки и районы, состоявшие из бараков. Лондон рос, захватывая близ расположенные околицы и превращаясь в гигантскую машину, пожирающую все детали и механизмы. Но даже среди таких непритязательных местечек, где вместо магазинчиков располагались вонючие питейные заведения, да дома “терпимости”, будто родником, глотком свежей воды, расположилась частная школа для мальчиков “доктора Бёсфорда”. Возможно, во времена великой французской революции это место окружили лишь домики фермеров, особняки деревенских джентри и несколько церквушек; ныне же приходилось соседствовать с фабричными дворами, нищенскими двупенсовыми гостиницами для нанятых работников и подвалами, где народ шатаясь, на карачках вползал и выползал. В связи с такими переменами, это учреждение должно было претерпеть забвение, убыль, крах. Но нет, школа устояла: чтобы оградить учеников от внешнего мира, прилегающий парк обнесли муром пятнадцать футов в высоту; частенько после девяти патрулировали несколько констеблей, разгоняющие всяких зевак, и самое главное – в школе действовала неукоснительная дисциплина. И чтобы владелец школы – то ли внук, то ли ближайший наследник – не отчаивался вести неравный бой с прогрессом, проулок ведущий к учреждению переименовали Университетским, с гордостью звучал адрес: “Университетский проулок имени доктора Бёсфорда”.

И хотя расположение школы не предвещало ничего солидного, многие богатые семьи отправляли учиться именно сюда своих отпрысков. Эту школу порекомендовал друг Джейкоба, поэтому глава семейства Эсмондхэйлов, написав мистеру Мальторсу (директору этой самой школы), просил принять своего сына Фредерика. До этого мальчик учился дома со своим гувернером – учитель нашел своего ученика, сказали бы многие, ибо мистер Ленвил умел не только преподнести нужные знания, но и развить все врожденные таланты подопечного – но отцу показалось, что домашнее обучение недостаточно для управления делами семьи. Поэтому юного мастера Фреда усадили в карету, в одно пасмурное октябрьское утро, и увезли в Лондон, ни о чем не спрашивая…