Эрика Легранж - Перемены неизбежны

Еще его тянуло к морским пучинам; не то, чтобы он стремился получить знания военно-морской науки какого-нибудь адмирала, но скажем – морского геолога. Я же в свою очередь любил посещать галереи, хотя спросите меня о том, чья рука изобразила картину, я не смогу отличить кисть мастера и ваяния прилежной школьницы. Итона это забавляло, он говорил, что мне нельзя становится оценщиком, ибо умельцы обязательно проведут меня, как наивную старушку в базарный день. И тогда я понял, как важна для меня его поддержка и одобрение, без наших разговоров, я иссякал, как личность. Наш выбор сходился во многом, мы старались не разлучаться, а если нужно было, частенько вели переписку и довольно емкую, я рассказывал все: самые мои интересные письма были о семье, у Итона не было сестер и потому я подробно описывал Пен и Джу, какие они у меня; мы частенько обсуждали милых крошек, размышляли, какое будущее ожидает каждую. Итон видел Пенни великим реформатором, а Джулию знатной лондонской леди в фешенебельном доме, а я лишь желал им счастья, неважно кем станут две мои сестры, лишь бы не были их души изранены, а чувства подавлены ”

От этих слов Пенелопа заплакала, как желал им счастья Фредерик, но сам так и остался несчастен. Дальше его отношения с Итоном уже не были столь платоническими, содомизм считался грехом и позором, но брат тяготел к мужчинам, вернее к одному – Итону Престу. И вот они (после поступления в Кембриджский университет, куда поступили по воли родителей) сидели у окна и разговаривали, в аудитории не было никого, за окном погожий летний день, облака, проплывающие по небу, не могли препятствовать игре солнечный лучей на лицах молодых людей. За завтраком они выпили вина, их настроение улучшилось, и вдруг Фредерик…

“ … в тот момент я ощутил себя таким отстраненным от этого мира, наполненного условностями и прочей ерундой, мои чувства к Итону заиграли с новой силой, я видел его самым красивым человеком на свете, каждый его изъян был дороже мне всех моих добродетелей, он улыбнулся, а я приблизил свое лицо, чтоб ощутить этот смех на себе, но губы мои непослушно прикоснулись к его… он удивился, я покрылся румянцам стыда, или это вино пробиралось к моему мозгу, а он не ожидал подобного поворота. Мы отвернулись, и между нами впервые повисла неловкая пауза, моя душа тогда кипела, я пару раз взглянул на него, пытаясь выяснить, что творится в его душе.

– Знаешь, – сказал он мне, – почему-то рано или поздно такое случается, если сильно сходишься с человеком, хотя большинство испытывают платоническую любовь и им необязательно…

– Ты не должен оправдываться, я сам виноват, – но тогда сердце защемило от жгучей боли. Всю ночь я бродил по комнате, а утром мы едва поздоровались, поскольку к Итону приехали родные и забрали его у меня на целую неделю. Я и сам вернулся домой, хотел на несколько дней, но остался…. ”

Пенелопа нервно переворачивала листки, в которых тревога и боль, отчаяние и ожидание. Итон предложил встретиться Фреду неподалеку его поместья в Хэмпшире, это был домик лесника или арендатора, там они могли поговорить наедине, и Фред ожидал этого разговора:

“ – Я долго размышлял о том… поцелуе, – заговорил Итон, нервничая, – знаешь, хотя наша привязанность настолько крепка, но мы мужчины, в себе уверенность питаю, с барышнями целоваться – да без проблем, знать приемлемые пути к мадам, которые не откажут – приветствую, а содомизм считается невозвратной потерей репутации.

После этого Итон утешал меня очень искренне, я соглашался с ним, но был мертв. Уже тогда я ощутил себя холодным бренным телом, ведь наша дружба прекратилась, обычные приятельские отношение мой мозг не хотел воспринять. Что ты такое, когда ты ничто? Моя последняя ночь, я писал страстное послание к Итону, я отправлю его с первым поверенным, чтоб оно прибыло ровно в восемь, когда лакеи смогут передать его лично в руки моему другу, я знаю, что тогда все уже будет кончено, и мне безмерно жаль моих родных, особенно отца, я знаю, какие чаяния он возлагал на меня. Но что я такое, когда я ничто? Я верю, что мои сестры с лихвой оправдают надежды родителей, а их сын – такой мягкий и доверчивый – пусть уйдет в прошлое, ибо нет ему места в этом мире, как и всегда не было, свою душу я вручаю Богу и его справедливый рок пусть будет мне наказанием, и пусть мне не суждено взойти на небеса, но свой порок я унесу с собой и ничто не сломит репутацию Итона… Они меня все равно не поймут, но я желаю им добра…”