Нина Третьякова - Сложные люди

Младший ребенок семьи слыл более покорным, и имя у него было соответствующее – Андрей. С первого раза можно было и не заметить, но Андреем в семье его никто не называл, а говорили более протяжно – Андрю-ю-ю-ша, а Андрюша он… Андрюша. Его не трогали страстные переживания покорения космоса, борьба за самок… Конечно, он все же размышлял об этом – его отнюдь нельзя было назвать поверхностным маленьким человеком, но только делал это по-своему, иначе. Наверное, спокойствие, любознательность и любовь к жизни были его девизом.

Ему тогда было десять. Взрослым всегда кажется, что десятилетний ребенок – это бестолковая и недалекая комбинация из «надо покушать, поиграть, надоедать им, абсолютно все портить и сидеть на шее». Неизвестно отчего они так решили, взять даже историю – в 14 лет человек в Азии стал править империей, в 14 лет многие девушки становились матерями. По этому поводу высказываются разные мнения: но все же эти факты, исторически подтвержденные, должны натолкнуть на мысль: человек становится частью общества с самого момента рождения, сам превращается в его настоящее.

Здесь можно вспомнить несчетное количество своих же знакомых, которые, наверное, и дня не прожили в сознании или в осознании, к которым окружающие относятся снисходительно – так что на их фоне Андрюша вполне даже «взрослый», невзирая на то, что они в любом случае бы держали его за идиота.

Так, с обоюдными пинками и щелбанами (стоит заметить, что у Андрея это плохо выходило, ведь Гоша уже стоял на ногах, и такое положение вещей не оставляло Андрюше шансов), ребята все же сумели снять с себя верхнюю одежду и мелкими перебежками войти в кухню, где как обычно их поджидала еда. Мать мудро выждала момент, пока братья угомонятся, и тоже появилась на кухне – это была пятница, а в пятницу у нее всего два урока в младших классах, так что уже с обеда она была дома и занималась такой обычной заботой о других. Хоть и о своих других.

Ребята еще пытались понапонаддавать друг другу, но Люда справилась с этим лучше: серьезный подзатыльник она отпустила Георгию, не отрывая взгляда от его глаз, а Андрюше хватило и части этого самого взгляда, чтобы он, возможно, даже с облегчением, пришел в норму. Гоше скоро должно было исполниться 16, он уже почти мужчина, и с мамой у него близких разговоров не было уже несколько лет. Они не то, чтобы отдалились, но приоритеты сдвинулись, и для Люды стало главным просто знать, что с ним все в порядке, и что он не сошел с ума, то бишь, с пути истинного, проклинаемого окружающими, и что он сыт. А для нравоучений у нее все еще был Андрей.

– Андрюш, что задали, знаешь? – перегибаясь через небольшой стол, чтоб положить ему в тарелку котлету, спросила мать

– Ма-ам… – умоляюще взглянул на нее младший, ему было неудобно перед своим взрослым братом говорить о чем-то столь обыденном. Но маме было все равно, она тоже окинула его взглядом – только более равнодушным к его проблемам, таким взглядом, который говорил «я с тобой не играю, отвечай по делу».

– Знаю, – сдался мальчик.

Гошу она не спрашивала про учебу, но тот увидел, что ей интересно, и тогда он начал сам:

– Нас водили на склад, там опечатанное все, только покрашенное, новенькое, из железа, – парень учился на инженерно-строительном, долго не размышляя, он пошел по отцовским стопам, решив, что это достаточно практично и по-мужски.

– И зачем? – поддержала беседу Людмила.

– Как зачем: нам же нужно знать, что мы делаем? – семья заулыбалась, и младший брат с завистью глядел на старшего, одновременно засовывая ложку с картофельным пюре в рот, которое вываливалось каждый раз – меры этот скромняга точно не знал.

Вдруг кто-то позвонил в дверь – мать поднялась из-за стола и посмотрела в дверной глазок: там было скопление людей. Ее назвали по имени и попросили открыть. Время было спокойное, так что Люда без задней мысли повиновалась. Распахнув дверь, она увидела двух мужчин, стоявших к ней спиной – и она инстинктивно догадалась, что ей нужно отойти и предоставить им возможность пройти в квартиру. Дальше она молчала, и только глаза понемногу увеличивались, приподнимались брови, лоб покрывался складками. Один из этих мужчин вносил носилки, второй придерживал, а третий держал их с другой стороны. На носилках лежал Павел.

Он был полностью одет, все было в порядке, но вот лицо… Лицо выглядело странно, необычно темные и большие мешки под глазами, голова обмотана бинтами. Сыновья по-прежнему сидели на кухне, все происходило достаточно быстро – санитары позвонили в дверь, Люда открыла, и они внесли Пашу в квартиру, давая понять, что им нужно место, куда его можно было бы выгрузить. В этот момент Гоша зашел в гостиную, он все увидел и понял – отцу плохо. Семья еще не знала, что конкретно случилось, и только наблюдала Пашино припухшее лицо с проступающими пятнами разных оттенков.