Бернард Корнуэлл: Высшая милость

— Меня зовут Доркас.

Она ждала, что он засмеется, но было тихо, поэтому она повернулась и вызывающе на него посмотрела.

— Доркас Слайт.

Он медленно покачал головой, серьёзно глядя на неё.

— Я думаю, мы должны найти тебе новое имя.

Она так и думала, что он возненавидит её имя.

Тоби улыбнулся, затем наклонился над корзиной для тростника. Взял розовый цветок смолёвки и медленно начал вращать его перед глазами. Посмотрел на неё.

— Я буду звать тебя Смолевкой.

Ей сразу же понравилось, как будто она всю жизнь ждала момента, когда ей скажут, кто же она есть на самом деле. Смолевка. Она повторяла в уме это имя снова и снова, она смаковала его, любовалась им, но понимала, что это безнадёжно.

— Меня зовут Доркас Слайт.

Он покачал головой медленно и демонстративно.

— Ты — Смолевка. Сейчас и навсегда.

Он поднес цветок к лицу, посмотрел на неё поверх лепестков и затем поцеловал его. Протянул ей.

— Кто ты?

Она дотронулась до растения. Сердце её колотилось также как в реке. Дрожащими пальцами она взяла стебелек и чуть слышно прошептала:

— Смолевка.

В этот момент ей показалось, что на земле больше ничего кроме неё, Тоби и хрупкого, красивого цветка не существует.

Он посмотрел на неё и тихо сказал:

— Завтра днём я буду здесь.

Отчаяние вырвалось, разрушая все её счастье.

— Нет, — сказала она. — Я не смогу.

Тростник срезают только один раз в неделю, а других причин идти к реке у неё не было. Эта мысль напомнила ей, что она опаздывает и должна поторопиться.

Тоби продолжал смотреть на неё.

— Когда ты будешь здесь?

— На следующей неделе.

Тоби вздохнул.

— Я буду в Лондоне.

— В Лондоне?

Он кивнул.

— Мой отец посылает меня изучать право. Немного, говорит он, только чтобы знать, как избегать юристов.

Он посмотрел на небо, определяя время.

— Я бы лучше сражался.

Ему было двадцать четыре, а сражались юноши и гораздо моложе его.

— Да?

Он сел.

— Будет очень скучно, если победят пуритане.

Она кивнула. Это было известно. Пуритане уже контролировали её жизнь. Она заколола волосы наверх.

— Я буду в церкви в воскресенье.

Он посмотрел на неё.

— Я притворюсь пуританином.

Он скорчил грозную, угрюмую рожу, и она засмеялась. Ему надо было идти. Он пришёл в соседнюю деревню купить лошадь и оставил её подковать. До Лазен Касл долго ехать, но он быстро доберётся, думая о девушке, которую встретил у реки.

— До воскресенья, Смолевка.

Она кивнула. Даже разговаривать с ним грех, как сказал бы отец, но она очень хотела увидеть его снова. Она влюбилась, безнадёжной, романтичной, беззащитной любовью, и она ничего не могла сделать. Она — дочь своего отца, он её хозяин и её зовут Доркас Слайт.

А теперь она очень хотела быть Смолевкой.

Тоби нарезал для неё тростник, превратив все в игру, и ушёл. Она смотрела, как он уходит вдоль реки на север и жалела, что не может пойти с ним. Она хотела быть, где угодно лишь бы не в Уирлаттоне.

Она понесла тростник домой, спрятав нежные цветы в своём переднике, не ведая, что её брат Эбенизер наблюдал за ней весь день, прячась в тени огромных буков, а теперь хромал к дорчестерской дороге и ждал отца.

её звали Доркас, а она хотела быть Смолевкой.

Кожаный ремень щелкал по её спине.

Тень Мэтью Слайта была огромной на стене спальни. Он принес в комнату свечи, расстегнул ремень, большое тяжелое лицо потемнело от гнева.

— Развратница! — Снова его рука опустилась, снова кожаный ремень обрушился на спину. Хозяйка Бэггилай за волосы прижимала Смолевку к кровати, чтобы Мэтью Слайт мог хлестать её по спине.

— Потаскуха! — Огромный, больше любого мужчины, работавшего у него, он чувствовал, как внутри него полыхает бешеная ярость. Его дочь голая в ручье! Голая! И ещё с парнем разговаривает!

— Кто он?

— Я не знаю! — её голос перешел в рыдания.

— Кто он?

— Я не знаю!

— Врешь! — он снова опустил ремень на спину, она вскрикнула от боли и он снова озверел. Он стегал её, крича, что она страшная грешница. Он ослеп от ярости. Кожаный ремень хлестал по стене и потолку, а он продолжал её бить, пока она не перестала кричать, единственное, что он слышал, это только её беспомощные рыдания, раздававшиеся из подушки, на которой она лежала, скрючившись на краю кровати . Еёзапястье было в крови, там, где ремень попал на него. Хозяйка Бэггилай все ещё держала Смолевку за спутанные волосы, смотрела на хозяина.