Ольга Михайлова - Святой в миру

Клэмент был прижимист, нужды никогда не знал, и добивался титула и поместья, в основном, из-за неприязни к брату, но главное — ради Софи. Ему искренне казалось, что она тогда не сможет ему отказать. Но когда он, опережая события, сказал ей об этом, то увидел, что её чувство к нему ни на волос не изменилось. Он не был любим ни бедным, ни богатым. Но почему? Почему он не мог получить ее любовь? Почему его не любили?… А за что его было любить? А заслуживал ли он любовь? Хоть чью-нибудь любовь? Этот странный, пугающий, какой-то перекошенный вопрос, невесть откуда всплывший в болотных видениях в лесу, больше всего томил и изнурял его. Что в нем было достойного любви? Он раскрылся самому себе в таком уродстве, что подлинно изумился. Ужас и боль видения зла в себе повергли в прострацию. Когда его случайно нашли, он снова был без чувств, очнулся только у себя в спальне, когда ощутил прохладную руку Бэрил на своём горячем лбу.

Забота брата и отца Дорана, которого он до тех пор едва замечал, была подлинным облегчением — он действительно смущался услугами сиделок, но мужскую помощь, деятельную, понимающую, скупую на эмоции, принимал, точнее, был вынужден принимать. Беспомощность страшно ударила по нему, пережитый в лесу ужас дал понимание хрупкости и уязвимости жизни. Удивляло и бесчувствие приятелей. Клэмент знал — слышал об опасности, ему угрожающей, но почему Коркоран и Доран плевали на эту угрозу?

Бэрил… Теперь Клэмент понял, почему в пансионе её назвали сокровищем. Чувство вины перед ней, осмысленное в долгие часы в лесу, теперь возвращалось бесконечным стыдом. Что он творил, Господи? Его сиятельство, сделавший ему резкий выговор, столь обозливший его, был тысячу раз прав. Сегодня сам Клэмент не находил слов, чтобы выразить отвращение к себе. Безразличие слепо. Если человек безразличен тебе, никогда его не познать. А ведь безразличие, холодность, беспечность, наша способность пройти мимо человека — неизмеримы. Мы закрываемся этим безразличием от самых близких людей и остаёмся слепы, а злая нелюбовь превращает в уродливое и самое прекрасное, которое мы не способны увидеть…

Коркоран сказал ему, что именно он, Стэнтон, наследует и титул, и имение. Клэмент выслушал это известие молча, глядя в потолок.

… В тот вечер Коркоран перед сном предложил Дорану выпить, и несколько расслабившись от коньячных паров, посетовал, что, хоть нагло и самонадеянно мнил себе знатоком в человеках, оказался последним глупцом. Кто бы мог подумать? Откуда? Почему? Как происходит эта непонятная метаморфоза человеческой души, совершенно пустой и жалкой ещё вчера, но ныне становящейся способной воспринять всю любовь мира? Да, скорби и горести, болезни и беды — вот что подлинно исцеляет нас, врачуя и укрепляя души, наполняя их светом любви, и воистину на этой земле есть только одно настоящее чудо — чудо преображения человеческой души. Все остальное — фокусы и выкрутасы.

— Опять же, удивительно, — философствовал Коркоран, — почему две души в почти равных испытаниях проявляют себя столь различно? Я всегда как-то по-новому удивлялся этой встрече со скорбью… Она — суд и спасение, но почему иные пустые души никогда и ничего не вмещают, и там, где смягчается камень, вдруг каменеет вата? И ничему нет предела — ни благородству, ни низости. Но я вынесу отсюда понимание, что человек непоправимо испорченным не бывает никогда. — Коркоран вздохнул, потом, болезненно поморщившись, продолжил, — знаете, Доран, я всегда несколько боюсь заглянуть другому в глаза, и тем самым дать ему повод вглядеться в глубины моей души. Тут и целомудрие, но и отторжение, и трусость. Сколько мне нужно мужества, чтобы сказать тому же Стэнтону — не лги, скажи мне, что тебе страшно, одиноко и ты не веришь, что даже твой брат отзовётся на твою боль…. Не отстраняй меня… Наше призвание — быть слугой ближнего, и все, что у меня есть, я должен быть готов отдать ему и никогда не упоминать о том и никакой благодарности не ожидать. Подлинно и жертвенно полюбить человека — это самое высшее, что нам дано. И как я слаб в этом! Оказывается, нужно гораздо больше мужества, чем это принято думать, чтобы назвать себя своим настоящим именем… Самонадеянный, горделивый дурак, вот я кто.

На следующее утро мисс Бэрил по просьбе мистера Коркорана пыталась было поговорить с мисс Софи, попросить навестить Клэмента. Ведь брат едва не погиб, и то и дело повторял в забытьи её имя. Бэрил выслушали с откровенной неприязнью, и резко отказали. Мисс Софи возненавидела теперь мистера Коркорана, но ничуть не полюбила мистера Стэнтона. Мисс Бэрил ничего не сказала, лишь бросила мимолётный взгляд на сестру, чья щека была стянута чем-то, напоминающим издали кровавого паука или багровую сороконожку. Она подумала, что мисс Софи не хочет, чтобы брат видел её столь обезображенной, но Софи в добавление к отказу сказала, что её нисколько не интересует мистер Стэнтон и попросила оставить её в покое.