Ольга Михайлова - Святой в миру

Мисс Бэрил в спальне Стэнтона передала её слова кузену. Клэмент, к этому времени проснувшийся, услышал, как его брат сквозь зубы пробормотал, что душа сестры Софи вовсе не так пуста, как ему казалось. Болото, ей-богу. А ведь как пылко учила она его любить людей! Доран, вошедший в комнату, услышав слова мисс Стэнтон и реплику Коркорана, вздохнул, поняв, что вчерашняя сентиментальность и покаянное настроение мистера Коркорана были, видимо, следствием простого размягчения винными парами, и ныне вместе с оными парами и испарились. Мисс Бэрил тоже не поддержала суждение кузена.

— Полно вам, кузен, она просто в отчаянии, ведь лицо так обезображено! Может, со временем, шрам побелеет, и не будет так ужасен…

— С её лицом, дорогая Бэрил, ничего страшного не произошло, — на нём просто проступила её душа, только и всего.

— Мистер Коркоран!

— Я не прав? — Кристиан поднял кверху брови.

— Вы не понимаете, что значит для женщины утрата красоты!

— Красота женщины, дорогая кузина, в душе, если у женщины душа ангела, какая разница, как она выглядит, а в душе нашей дорогой сестрицы Софи — пауки да сороконожки.

— Не говорите так… — Мисс Бэрил молила, — она ведь любит вас…

— Наша Софи никого и никогда истинно полюбить не сможет, потому что является просто куклой — из кожи, волос и пакли внутри. Истинная любовь — самопожертвование, но такие, как она, умеют только требовать жертв и желать, чтобы ими восхищались. Её никогда не интересовало, что нужно объекту её любви. Она знала только то, в чем нуждалась сама.

Мисс Бэрил вздохнула. У неё не было слов осудить жестокость мистера Коркорана, но сам он решил, что её молчание — знак согласия с ним.

— Вы же сами знаете, что я прав, Бэрил.

— Я бы сказала, что если у моей сестры что-то и неладно с душой, — устало проговорила мисс Стэнтон, глядя в окно, — то мои братья не считаются с приличиями и позволяют себе излишне резкие высказывания.

Доран составил принесённые микстуры на стол и, ухмыляясь, вышел, мистер Коркоран тоже весело прыснул.

— Какая отповедь! Да, резкостью суждений мы с вашим братцем схожи. — Кристиан перестал улыбаться и уже серьёзно продолжил, — надо все-таки уговорить её зайти к нему. Ведь он кинулся разыскивать её на болотах, был так обеспокоен, неужели у неё нет ни чувства родственного долга, ни благодарности за его заботу и беспокойство о ней?

— В таких вещах она, как мне показалось, ещё менее сентиментальна, чем вы, кузен.

Тот ничуть не обиделся.

— Вас послушать, милая Бэрил, так я просто чудовище.

Мисс Бэрил снова вздохнула, опять рассмешив мистера Коркорана. Клэмент слушал сестру и кузена с закрытыми глазами, молчал. Он не притворялся спящим, просто открыть глаза не было сил. Странно, но он понял, прекрасно понял, о чем они говорили. Они считали Софи ничтожной и пустой бездушной куклой, утверждали, что она не может любить. Что за вздор? Как такое может говорить Коркоран, в которого Софи влюбилась до безумия? Но почему Софи все ещё ни разу не зашла навестить его? Что они называют любовью? Клэмент понимал, что не любим Софи, но ведь он думал, что ненавидим Коркораном. Но откуда проступили в том и братская забота, и помощь, и любовь? В последние дни, в дни болезни, он сам не переставал удивляться потаённому, но столь ощущаемому попечению брата о себе… Тот заботился о нём не как лакеи, которые явно брезговали его слабостью, но брат и отец Доран делали все, чтобы по-настоящему облегчить ему и боль, и слабость, и бремя болезни. И Бэрил… сестра проводила у его постели дни и ночи… И это притом, сколько вытерпела она от него за последние годы… А ведь он никогда не любил сестру. Странно всё.

Между тем Коркоран сменил тему. Мистер Морган и мистер Кэмпбелл, как он заметил, оказывают ей весьма большое внимание, не так ли? Мисс Бэрил покраснела и опустила голову.

— Они… они не очень… милосердны, — тихо заметила она.

— Что? — брови мистера Коркорана взлетели вверх.

— Они выражали сожаление, что брат не погиб на болотах, тогда бы я унаследовала и его состояние.

— Выражали сожаление вслух?

Бэрил вздохнула.

— Когда Клэмента принесли, они сидели за картами в гостиной и, забыв, что я на балконе, высказали сожаление, что тот не погиб. Но если Стэнтон не выживет, мистер Кэмпбелл выразил готовность жениться на мне. Семьдесят тысяч дяди, тридцать моих и сорок Клэмента, ведь если он умрёт бездетным, все унаследую я, — тогда он готов повести меня к алтарю.