Тереза Энн Фаулер - Порядочная женщина

– Ваш муж все еще под действием эфира. Мы сможем сказать больше через некоторое время.

– Я хочу его увидеть.

Теперь в комнате пахло моющим средством и бинтами. Окровавленные простыни исчезли, Оливера переместили на кровать. Его лицо было пепельно-серым. Если бы Альву не уверили в обратном, она подумала бы, что смотрит на мертвеца.

– Мой храбрец, – сказала она, поцеловав его в щеку. – Ты все прекрасно перенес. Доктора говорят, что ты полностью поправишься.

Так это или нет, она не имела ни малейшего понятия.

Проходили часы. Альва отправила детей спать, а сама осталась с Оливером, чтобы увидеть, как он очнется. Иногда сиделка пыталась его разбудить, но в ответ слышалось только невнятное бормотание.

На рассвете доктор Лэйнхарт зашел проведать Оливера. Он попросил Альву подождать за дверью.

– Мне нужно осмотреть разрез.

– Шов выглядит хорошо, но жизненно важные функции мистера Белмонта слабы, – сообщил он вскоре, пуская Альву в комнату. – Должен предупредить вас – если ваш супруг не очнется в ближайшее время, его состояние может оказаться смертельным.

– Оливер, ты слышишь? Милый, открой глаза. Докажи доктору, что он ошибается.

Оливер шевельнулся. Его глаза приоткрылись.

– Впервые…

– Да?

– Впервые… – повторил он и поморщился.

– Что такое?

– Впервые я сочувствую МакКинли, – закончил он и попытался улыбнуться.

Альва усмехнулась.

– Мой Оливер вернулся.

Муж снова закрыл глаза.

– Побудь со мной, – сказал он и приподнял руку, она взяла ее в свою ладонь.

– Я всегда буду с тобой.

Газеты внимательно следили за болезнью Оливера. Сначала они писали, что положение безнадежное, на следующий день – что он идет на поправку. Потом – что его состояние ухудшилось. Затем – опять стабилизировалось. Это продолжалось четыре дня. Четыре дня Альва не выпускала руку Оливера, разговаривала с ним вполголоса, видела, как ее надежда крепнет, и не давала ей угаснуть. Она почти не ела, спала еще меньше – еще успеет все наверстать, когда муж будет в безопасности. Ничего страшного, если она немного похудеет – Оливер ведь исхудал ужасно. Они останутся в Брукхолте до осени, пока он не наберется сил. Они будут нежиться на солнце, читать друг другу и есть печенье, которое она испечет сама, с джемом из их собственной малины.

На пятый после операции день Альва задремала у постели Оливера и внезапно проснулась. Солнце только встало. За окном щебетали крапивники и кардиналы. В комнате не было никого, кроме нее и Оливера. Наверное, сиделка вышла и разбудила ее… Повернувшись к мужу, она услышала слабый короткий выдох.

И больше… ничего.

За окном поднималось солнце. Птичьи трели не умолкали.

Альва отказалась превращаться в заливающуюся рыданиями вдову. Да, за черной вуалью ее глаза и нос были красными от слез – в течение последних дней она много плакала, иногда даже не осознавая этого. Но даже если бы она и была предрасположена к истерикам, Оливер не одобрил бы такого поведения, поэтому на людях она держала себя в руках.

А вот тихую, но яростную скорбь он бы одобрил с готовностью. Никто не догадался бы, что в конце похоронной церемонии, вцепившись пальцами в открытый гроб, Альва с трудом боролась с желанием забраться внутрь и захлопнуть крышку. Никто не догадался бы, что по пути в Англию она точно так же вцепилась в перила на корабле. Возможно, Оливер знал, что она совершенно потерялась. Возможно, он знал, что внутри она сходит с ума от непоправимости того, что произошло. Она надеялась, что он знает. Она бы все отдала, чтобы узнать это.

– Что тут происходит? – спросила Альва у дочери. – Никогда не видела здесь столько народу, даже по воскресеньям.

От порта до теперешнего дома Консуэло в Мейфэре добраться было невозможно. Коляски и автомобили всех мастей и размеров заполонили улицы. Консуэло с водителем встретили Альву на новеньком «Сиддли», который разгонялся до сотни миль в час, но сейчас его мог бы обогнать даже едва научившийся ползать младенец.

– Мама, прошу прощения. Я потому и оставила мальчиков дома – хотя и предположить не могла, что все настолько плохо, иначе посоветовала бы тебе дождаться следующего рейса.

– Не нужно беспокоиться. Времени у меня теперь даже слишком много. – Альва горько усмехнулась. – Послушай, что я говорю. Господи, ну я и плакса.

– Ты имеешь на это право.

– Он бы меня отругал за такое поведение. – Альва посмотрела в окно: – Сегодня что-то отмечают?