Майя Родейл - Сладкое поражение

Астон-Хаус, Бедфордшир, Англия

Май 1822 года

За Филиппом Кенсингтоном, маркизом Хантли, тянулся шлейф дурной славы. Ловелас, повеса, бродяга, кутила, заядлый картежник — в общем, более чем достаточно для молодого человека из приличной семьи, чтобы считать его «паршивой овцой» и относиться к нему весьма настороженно.

Но в последнее время он существенно изменился, чему способствовали большие перемены в его жизни. Судьба преподнесла ему подарок — он встретил и полюбил Анджелу, ради которой был готов стать другим. Эта потрясающая женщина всколыхнула в нем самые лучшие чувства.

Час был поздний, Филипп сидел перед угасающим камином в библиотеке унаследованного им Астон-Хауса. В правой руке он держал стакан с бренди, который, впрочем, даже не пригубил. Левой рукой он задумчиво теребил упавшую на лоб прядь волос и, прищурившись, смотрел на тлеющие угли. В их неярком свете были заметны мелкие морщинки, залегшие в уголках глаз, которые свидетельствовали о возрасте и мудрости, которой он, увы, не обладал. Да, Филипп никогда не отличался мудростью, но теперь стал понимать, каким он был глупцом. Еще совсем недавно он даже не задумывался над этим.

Его руки сейчас совсем не были похожи на руки аристократа. Они стали грубыми и мозолистыми от напряженного физического труда. В последнее время он активно занимался домом и поместьем, пытаясь как можно скорее привести все в порядок. Работа преобразила и его тело. Загорелое, подтянутое и мускулистое, оно теперь больше напоминало тело воина.

Некогда идеальный аристократический нос Филиппа давно изменился, приобретя после одной из стычек с братом-близнецом брутальный излом. Эта травма постоянно напоминала Филиппу о том, каким он был раньше.

Филипп еще некоторое время продолжал размышлять о произошедших в его сознании переменах, а затем переключился на Анджелу. Он вспоминал ее волосы медового оттенка и те ощущения, которые он испытывал, запуская в них пальцы. Он вновь и вновь представлял себе, как может выглядеть ее фигура без тех ужасных платьев, которые она носила, потом «переодевал» ее в роскошные туалеты, которые ему так хотелось купить ей, а потом — о Боже! — видел ее обнаженной. Он рисовал в своем воображении, как она появляется в дверях библиотеки и говорит, что пора все оставить и идти в постель.

Мысль об этом заставила его улыбнуться. Филипп рассматривал бренди в стакане. Подумать только, ни глотка алкоголя за последние восемь месяцев! Теперь единственный вкус, который он хотел постоянно чувствовать на своих губах, был вкус страсти, который ассоциировался с одной-единственной женщиной — Анджелой, его ангелом.

И как обычно, Филипп вылил напиток в огонь, и он мгновенно вызвал вспышку пламени. «Как похоже на то, что было с нами», — подумал он. Он помедлил, все еще удивляясь тому, как страстно желал ее. Интересно, она вспоминает его? Нет, он даже не позволит себе задаться этим вопросом. Если и думает, то без малейшей нежности. А теперь он отправится спать и, пока не заснет, опять будет тосковать по ней.

Да, он забыл, что может прочитать письмо, которое никогда не надеялся получить. Он даже не смел, надеяться на это, а вот теперь никак не мог решиться прочитать. До сегодняшнего вечера…

Стэнбрукское аббатство, Суссекс, Англия

Сентябрь 1821 года

Филипп открыл глаза и сразу понял, что находится в незнакомом месте. Мягкий утренний свет проникал в комнату через небольшое окно. Филипп попытался вспомнить, когда он последний раз видел, как занимается день. Для него утро почти всегда было скрыто за тяжелыми бархатными шторами, потому что хотелось отоспаться после долгой ночи, проведенной за картами, выпивкой или в обществе доступных девиц.

«Что люди делают утром? Завтракают», — подумал он, поворачиваясь на бок, чтобы дотянуться до шнура колокольчика, и едва не застонал от резкой боли в груди и напряжения, которые испытал от столь простого движения. Его рука беспомощно хватала воздух, не обнаруживая шнура для вызова прислуги. Звонка не было! Кто же подаст ему завтрак, если нельзя вызвать слугу? Похоже, его ждет голодная смерть. Филипп перевернулся на спину и вновь почувствовал сильнейшую боль. Что, черт возьми, происходит? Где он? Окинув взглядом, узкое прямоугольное помещение комнаты, он подумал, что больше всего оно похоже на тюремную камеру. Серые мрачные каменные стены и пол, узкая дверь и единственное окно, в котором виднеется лишь кусочек утреннего неба. Никаких ковров, никаких занавесок. Ничего, кроме самого необходимого; узкая, довольно жесткая кровать, на которой он, похоже, отлежал себе все, что можно; у кровати небольшой столик и стул — такой грубой работы, что, наверное, столяр, который их делал, был крепко пьян. Больше ничего здесь не было.