Данелла Хармон: Дикарь

— Черт возьми, Гарет, очнись!

Мясник, залитый кровью, с самодовольным видом ходил вокруг павшего соперника, подняв над головой руки и торжествуя победу. Компания шалопаев орала что есть мочи, герцог медленно приближался. Перри в отчаянии поднял Гарета на руки и взвалил на плечо, прогнувшись под его весом. Он оттащил его в их угол, сбросил на холодный каменный пол и, выхватив бутылку из рук ошалевшего Чилкота, принялся поливать из нее лицо Гарета.

Двадцать два… двадцать три… двадцать четыре…

На сей раз его усилия увенчались успехом. Ресницы Гарета дрогнули, он резко мотнул головой и застонал от боли. Он попытался подняться, но со вздохом упал на руки Перри.

Двадцать пять… двадцать шесть… двадцать семь…

Оставалось всего три секунды. Перри, выругавшись, схватил Гарета за сломанную руку и заломил ее за спину.

Его друг, дико вскрикнув от боли, вскочил на ноги и, выбросив вперед кулак, чуть не снес с плеч светловолосую голову Перри. Но главное, Гарет поднялся, хотя и не вполне пришел в себя, и Перри, не теряя времени, снова вытолкнул его навстречу Мяснику.

Голова у Гарета кружилась, ноги едва держали его.

Он смутно видел окровавленную физиономию Кэмпбелла, которая то попадала в поле его зрения, то исчезала вновь. Толпа орала, требуя, чтобы он собрался с силами, а он чувствовал только боль… пульсирующую острую боль в сломанной руке. Боль в затылке. Кэмпбелл снова осыпал его ударами, но ему даже не хотелось защищаться. Он стоял, покачиваясь на ослабевших ногах, и только бессмысленно моргал при каждом ударе. В той части мозга, которая еще функционировала, теплилась надежда, что Джульет никогда не узнает о том, что случилось. Кэмпбелл все еще нещадно молотил его, и он услышал голос Перри, оравшего: «Это запрещенный удар!» — и повелительный голос Люсьена — черт возьми, неужели это Люсьен? — кричавшего:

— Перри! Останови этот проклятый поединок! Останови немедленно или, клянусь, я отправлю тебя на виселицу за преднамеренное убийство!

— Нет! — закричал Гарет, тряся головой.

И тут началось настоящее столпотворение: Люсьен, пришпорив Армагеддона, въехал на нем по пологим ступеням лестницы прямо на помост, не обращая внимания на возмущенный рев толпы. Орали рефери, орал Спеллинг. Толпа бросилась к самому веревочному ограждению, Кэмпбелл набросился на Гарета, как хищник на свою жертву, и Гарет понял в это мгновение, что если он не предпримет ответных мер, то умрет.

Он собрался с силами, сделал глубокий вдох и остановил Кэмпбелла одним ударом между глаз. Кэмпбелл камнем рухнул на пол. Толпа взревела. Гарет, пошатываясь, отошел к веревочному ограждению, стараясь удержаться на ногах, пока рефери отсчитывает секунды его противнику.

Двадцать восемь… двадцать девять… тридцать. Он схватил кровоточащий кулак Гарета и поднял вверх.

— Победитель!

Зрители бросились вверх по ступеням, приятели мчались к Гарету, перескакивая через веревочное ограждение, Люсьен с грозным видом направлялся прямо к Гарету, который стоял, покачиваясь, с глупой улыбкой на физиономии.

— Знаешь что, Люс… а ведь я стал теперь землевладельцем!

Увидев, как, обогнав его брата, к нему кто-то мчится в развевающихся юбках и с заплаканным лицом, Гарет озадаченно заморгал глазами.

— Джульет? Глазам своим не верю! — только и успел сказать он.

Он долго крепился, но силы иссякли, и он снова потерял сознание, упав на руки Джульет. Она поддерживала его, пока не подошел Люсьен; взвалив брата на плечо, он направился к поджидавшему его Армагеддону. Джульет молча следовала за братьями. Тем временем сэр Роджер Фокскот в сопровождении констебля подошел к трясущемуся от страха Спеллингу.

— Вы арестованы, сэр.

Люсьен клялся, что если Кэмпбеллу и не удалось убить его брата, то он мог бы сделать это собственными руками.

Гарет почти два часа не приходил в сознание. Пока помрачневший Люсьен, погрузив бесчувственное тело брата на Армагеддона, вез его в Суонторп в сопровождении нескольких сотен ликующих болельщиков, он печально думал, что ему скоро придется оплакивать и второго брата.

Победа, усталость и сотрясение мозга, вместе взятые, оказались мощным успокоительным средством для Гарета. Только поздно ночью, когда доктор, обработав и уложив в гипс его сломанную руку, ушел, а Джульет, сидя на краешке кровати, прикладывала холодные компрессы к опухшему лицу мужа, тот наконец открыл глаза. Голова у него кружилась, мир виделся будто сквозь завесу тумана, а в довершение всего у него начался мучительный приступ рвоты.