Лиза Клейпас - Соблазни меня на рассвете

Пару раз дети приходили, чтобы взглянуть на него в щель неплотно прикрытой двери. Иногда это были две маленькие девчушки, Поппи и Беатрикс, которые со смехом и восторженным визжанием убегали прочь, когда он ворчал на них. Была еще одна девочка, старшая дочь Хатауэйев, Амелия, которая глядела на него с таким же скептицизмом, что и мать. И был высокий голубоглазый мальчик, Лео, которой по виду был не намного старше Кева.

- Я хочу объяснить, - сказал он с порога тихим голосом, - что никто не собирается тебя тут обижать. Как только ты сможешь уйти, то волен сделать это в любую минуту. - Он пристально взглянул на угрюмое лицо Кева, прежде чем заявить, - Мой отец - добрый человек. Самаритянин. Но я не такой. Так что не думай даже о том, чтобы навредить или оскорбить кого-нибудь из моей семьи. Или ответишь мне за это.

Кев уважал такое. Поэтому утвердительно кивнул. Конечно, если бы Кев был в форме, то мог бы легко разделаться с этим мальчишкой, избить до крови или поломать тому кости. Но Кев начал понимать, что эта необычная семья на самом деле не желала ему зла. И при этом они ничего от него не хотели. Хатауэйи просто предоставили ему крышу над головой и уход, как если бы он был беспризорной собакой. За это они, казалось, ничего не ожидали взамен.

Это не уменьшило его презрение к ним, и к их смехотворному, мягкому, удобному мирку. Цыган ненавидел их всех почти так же сильно, как самого себя. Он был драчуном, вором, погруженным в насилие и обман. Разве они этого не видели? У этих gadjos, видимо, совершенно отсутствовало понимание той опасности, которую они сами принесли в свой дом.

Через неделю лихорадка у Кева уменьшилась, а рана достаточно затянулась, что позволяло ему двигаться. Он должен был уйти прежде, чем совершит что-то ужасное. Поэтому, проснувшись однажды утром, он встал, и оделся в одежду, которую ему дали, и которая раньше принадлежала Лео.

Полученная рана все еще очень болела, но Кев игнорировал и ее, и приливы жуткой головной боли, накатывающей на него. Он сложил в карманы нож и вилку с подноса с едой, огарок свечи, обмылок. Первые лучи солнца проникли в комнату через небольшое окно в изголовье кровати. Вскоре должна была проснуться вся семья.

Он направился было к двери, но сильнейшее головокружение откинуло его на постель в почти бессознательном состоянии. Задыхаясь, он попытался собраться с силами.

Раздался скрип открываемой двери. Его пересохшее горло смогли издать только рык, чтобы отпугнуть незваного посетителя.

- Можно мне войти? - услышал он нежный голос девочки.

Проклятия так и не сорвались с губ Кева. Он был потрясен, закрыл глаза и, не осмеливаясь дышать, ждал.

Это - ты. Ты здесь.

Наконец.

- Ты так долго был один, - сказала она, подходя к нему. - Я подумала, что, может, тебе нужна компания. Я - Уиннифред.

Кев утонул в ее аромате и звуке голоса, его сердце учащенно забилось. Он расслабился, игнорируя боль, пронизывающую его. Затем открыл глаза.

Он никогда не думал, что какая-то из gadjo сможет сравниться с цыганскими девочками. Но эта была просто чудесная: эфемерное существо, бледное как лунный свет, со светлым, с серебристым отливом, каскадом волос. Но в тоже время, она выглядела живой, невинной и мягкой. В ней было все, чего не было у него. Не доверяя своим глазам, цыган потянулся и с тихим рычанием схватил ее за руку.

Она испуганно вздохнула, но не сопротивлялась. Кев знал, что не должен касаться ее. Он не умел быть нежным. Причинил бы ей боль, сам того не желая. И все же, она расслабилась в его руке, и уставилась на него своими невероятными голубыми глазами.

Почему девочка не испугалась? Он сам был напуган за нее, потому что знал, на что способен.

Кев сам не заметил, как притянул ее ближе. Все, что он осознал - это то, что она почти полностью лежит на нем, а его пальцы грубо вцепились в нежную плоть ее руки.

- Отпусти, - мягко сказала Уин.

Кев не хотел. Никогда. Он хотел держать ее на себе, распустить ее косы и сквозь пальцы пропустить шелк ее волос. Он хотел прижать ее своим телом к земле.

- Если я отпущу тебя, ты останешься? - грубо спросил он.

Ее тонкие губы изогнулись. В сладкой, восхитительной улыбке.

- Глупый мальчик. Конечно, останусь. Я пришла, чтобы навестить тебя.

Его пальцы медленно расслабились. Парень было подумал, что она убежит, но она осталась.

- Ложись удобней, - сказала ему девочка. - А почему ты одет в такую рань? - ее глаза расширились. - О. Ты не должен уходить. Только, когда выздоровеешь.