Лиза Клейпас - Соблазни меня на рассвете

Ей не о чем волноваться. Планы Кева сбежать испарились, лишь только он ее увидел. Цыган расслабленно откинулся назад на подушки, пристально наблюдая, как она садится на стул. На ней было розовое платье. По подолу, на запястьях и на шее его украшали кружева.

- Как тебя зовут? - спросила она.

Кеву не хотелось разговаривать. Ему была ненавистна мысль об общении с кем-либо. Но он должен был поддерживать беседу, чтобы удержать ее рядом с собой подольше.

- Меррипен.

- Это твое имя?

Он покачал головой.

Уин слегка наклонилась к нему.

- Разве ты не скажешь мне свое имя?

Он не мог. Цыган мог назвать свое истинное имя только другому цыгану.

- По крайней мере, скажи мне свое первое имя, - уговаривала она.

Кев озадаченно уставился на нее.

- Я знаю не слишком много цыганских имен, - сказала она. - Может - Лука? Марк? Стефан?

Кев догадался, что она пытается вовлечь его в игру с разгадыванием. Поддразнивает его. Он не знал, как ответить. Обычно, если кто-то пытался его дразнить, он отвечал ударом своего кулака в лицо обидчика.

- Когда-нибудь ты обязательно скажешь мне его, - пообещала она с улыбкой.

Она стала подниматься со стула, и Кев тут же схватил ее за запястье. Удивление отразилось на ее лице.

- Ты говорила, что не уйдешь, - объяснил он.

Свободной рукой она накрыла его руку.

- Я не уйду. Не волнуйся, Меррипен. Я хочу только принести для нас хлеба и чая. Позволь мне встать. Я очень скоро вернусь, - ее рука была теплой и мягкой, когда она освобождала ее из его захвата. - Я останусь здесь на весь день, если ты хочешь.

- Они тебе не разрешат.

- Ах, разрешат, конечно, - Уин держала его за руку, мягко поглаживая его пальцы. - Не переживай так. Будь умницей. А я то всегда считала, что цыгане веселые.

Она почти заставила его улыбнуться.

- У меня была плохая неделя, - сказал он ей совершенно серьезно.

Девочка все еще была занята тем, что пыталась разжать его пальцы.

- Да я вижу. Как получилось, что ты оказался ранен?

- Gadjo напали на мое племя. Они могут прийти за мной и сюда, - он посмотрел на нее с сожалением, но вынудил себя отпустить ее. - Я в опасности. И должен уйти.

- Никто не посмеет забрать тебя от нас. Мой папа - очень уважаемый человек в деревне. Ученый, - видя изумление и сомнение на его лице, она решила добавить, - перо сильнее меча, чтоб ты знал.

Это было типичное для gadjo заявление. Оно совершено не имело смысла.

- Мужчины, которые напали на мой vista на прошлой неделе, были вооружены совсем не ручками.

- Бедняжка, - сказала она с состраданием. - Мне очень жаль. А теперь еще, после утренних усилий, твои раны наверняка открылись. Сейчас дам тебе лекарство.

Прежде никто не относился к Кеву с сочувствием. Ему это не понравилось. Его гордость ощетинилась.

- Я не буду его принимать. Лечение gadjo не помогает. Если ты принесешь, то я выброшу его на…

- Хорошо, хорошо. Не нервничай так. Я уверена, что это тебе вредно.

Она пошла к двери, а Кева пронзило острое чувство отчаяния. Он был уверен, что она не вернется. А он так сильно нуждался в ее обществе. Если бы парень был силен, как прежде, то спрыгнул бы с кровати и схватил ее снова. Но этой возможности у него не было.

Поэтому Меррипен только наградил ее угрюмым взглядом и пробурчал:

- Иди, тогда. Дьявол тебя забери.

Уиннифред остановилась на пороге и ответила, обернувшись через плечо, с озорной улыбкой:

- Тебе того же. Я вернусь с тостами, чаем и книгой. И останусь до тех пор, пока не заставлю тебя улыбаться.

- Я никогда не улыбаюсь, - сообщил он.

Однако к его удивлению, Уин действительно вернулась. Она провела большую часть дня, читая ему какую-то унылую многословную историю, которая благополучно привела его в полусонное состояние. Ни музыка, ни шелест деревьев в лесу, ни пение птиц никогда не нравились ему так, как звук ее нежного голоса. Изредка кто-то из членов семьи возникал в дверном проеме, но Кев не мог заставить себя огрызаться на них. Он был совершенно доволен, впервые в жизни, насколько он помнил. Он, казалась, не мог ненавидеть никого, когда сам был так близок к счастью.

На следующий день Хатауэй перенес его в главную комнату в доме, заполненную разнообразной мебелью. Любая ровная поверхность там была заложена эскизами, рукоделием или грудами книг. В ней невозможно было передвигаться, чтобы не свалить что-нибудь на пол.

В то время как Кев полулежал на диване, младшие девочки играли на ковре, пытаясь дрессировать любимую белку Беатрикс. Лео с отцом играли в шахматы в углу. Амелия с матерью отсутствовали - были заняты на кухне. А Уин села рядом с Кевом и гладила его волосы.