Барбара Картленд: Я люблю другого

Брак этот с самого начала был обречен на провал; в сущности, после рождения Тимоти супруги жили врозь, и только война и возникшая следом угроза воздушных налетов заставили Айниз покинуть Лондон и вернуться на жительство в Фор-Гейблз.

Желание Саймона попасть в армию и внести свой посильный вклад в общее дело сблизило их и привело к мимолетному, довольно непрочному воссоединению.

Сьюзен родилась в 1940 году, и сразу же после ее появления на свет Айниз объявила, что получила приглашение сниматься в Голливуде.

Год спустя она письмом известила Саймона о разводе, который оформила в Рено, и о своем горячем желании за кого-то выйти замуж. Конечно, такой развод в Англии признают недействительным, но вряд ли она когда-нибудь вернется в Великобританию…

Айниз желала ему удачи и передавала самые горячие приветы детям.

Впрочем, Фенела вовсе не думала о Саймоне, когда несла горячую картофельную запеканку из кухни в столовую.

Дети ждали, и у всех вокруг шеи были подвязаны салфетки. Сьюзен восседала на своем высоком детском стульчике рядом с Нэнни, которая расположилась на одном конце стола, в то время как Фенеле предназначался стул напротив.

Девушка опустила блюдо с запеканкой на стол и собралась уже занять свое место, когда раздался звон колокольчика у входной двери.

Колокольчик дребезжал громко и настойчиво, как будто кто-то с необыкновенной силой дергал за длинную цепочку, свисавшую с дверного косяка вдоль теплой старой красной кирпичной стены.

— Кто бы это мог быть? — заметила Фенела и взглянула на Нэнни.

— Я открою, дорогая, — откликнулась Нэнни, привстав со стула.

Вот тут-то Фенела и услышала голос Саймона, выкрикивающего ее имя так, что оно эхом катилось по коридору, заполняя столовую с ее низким потолком.

— Фенела! Фенела!! Да где же ты?!!

Все в маленьком холле, от пола до невысокого дубового потолка, казалось карликовым по сравнению с личностью Саймона Прентиса.

В голубом мундире Военно-воздушных сил он выглядел настоящим великаном, а яркие краски лица еще больше разгорелись от возбуждения, так что вся его фигура выступала с чисто плакатной живостью на фоне скромной домашней обстановки.

Фенела поспешно бросилась целовать отца, но, заметив, что он не один, с упавшим сердцем приняла у Саймона вещи незнакомки.

«Все как обычно! — подумала про себя девушка, оглядывая его спутницу. — Немного постарше, чем обычно».

— Как поживаешь, моя милая? — осведомился Саймон.

Свой приветственный поцелуй дочери он сопроводил смачным шлепком чуть пониже спины, после чего стащил с головы фуражку и снял тяжелый китель. Бросив все на первый же попавшийся стул, громогласно вопросил:

— Ну, а как насчет ленча?!

— Но папа! — в отчаянии воскликнула Фенела. — Ты же никогда не предупреждаешь заранее о своем приезде!

— Не предупреждаю заранее! Как это — не предупреждаю?! — возразил Саймон. — Я же телеграмму послал… Во всяком случае, оставил на этот счет указания секретарше. И не говори, что она этого не сделала!

— Папа, ты как ей эти указания оставил, а? — поинтересовалась Фенела. — Может, просто подумал это сделать…

Саймон взъерошил свои волосы.

— Черт возьми, а ведь верно! Это я забыл…

— Ты безнадежен, — заключила Фенела с видом человека, который вовсе не обвиняет, а скорее просто констатирует общеизвестный факт. И обернулась к незнакомке:

— Боюсь, мы не очень-то любезно вас встретили.

— Илейн, это моя дочь Фенела, — без особых церемоний представил Саймон.

Фенела, пожимая мягкую, слегка безвольную ладонь гостьи, подумала: «Она мне совсем не нравится — интересно, с чего бы это?»

Кем бы ни была Илейн, одно бросалось в глаза сразу же — ее внешняя привлекательность. Цвет густых рыжих волос, стриженных а-ля паж, резко выделялся на фоне изящного черного бархатного беретика.

Худая по нынешней моде, она еще больше подчеркивала стройную фигуру при помощи туго обтягивающих жакета и юбки. Помимо этого лицо ее, как не преминула заметить Фенела, относилось к тому типу, какими обычно восхищаются большинство художников, — резко выраженные черты с выразительными глазами и слегка припухлым ртом.

— Лучше приготовь-ка пока коктейль, папа, — предложила Фенела, — а я пойду посмотрю, что там еще осталось для ленча. Дети едят запеканку, но тебе, я думаю, она не понравится.

— Упаси бог! — с благочестивой гримасой изрек Саймон.

— Что ж, тогда я пойду в кладовую, но ничего особенного не обещаю — учти! Даже и не надейтесь.