Маргерит Кэй: Повеса с ледяным сердцем

Накал близился к предельной отметке. Рейф чувствовал, как напрягается его тело, разбухает стержень, что возвещало начало движений, которые вознесут его на седьмое небо. Он ухватился за изящные изгибы ее попки и держал неподвижно, дышал глубоко, сопротивлялся непреодолимому желанию совершить возвратное движение, ждал, не давал ей двигаться, опустился между бедер и погладил ее влажную прелесть.

Генриетта вздрагивала. Она сомкнула мышцы вокруг его достоинства, отчаянно ожидая, когда он начнет двигаться, что приносило столь бесконечное удовольствие. Она наслаждалась трением, которое создавали скользившие пальцы Рейфа, ласкали и вели затвердевшую шишечку ее прелести к кульминации. Генриетта почувствовала дрожь, возвестившую ее начало. Она пыталась сопротивляться, но это оказалось не по силам. На нее надвигалась волна ощущений, заставлявшая стонать и извиваться. Чувствуя, что больше не выдержит, она достигла кульминации. Оказавшись в водовороте оргазма, Рейф ухватился за талию Генриетты и поднял ее, затем дал ее телу опуститься, проникая в нее. Сила оргазма раскрыла Генриетту перед ним.

Она тяжело дышала, набирала темп, цеплялась за его плечи, приподнималась, затем обхватывала его, извивалась на нем, когда он проникал глубже прежнего, затем все повторялось снова и снова. Генриетта поднималась, обхватывала его. После каждого его движения ее пронизывала волна неповторимого удовольствия. Рейф достиг кульминации, издав стон, который, казалось, вырвался из глубин его существа. Горячее семя обдало ее изнутри. Заглядывая в глубины ее глаз, Рейф снова твердил, что любит ее, любит ее, любит ее. Его открытое лицо пылало от любви и страсти, которую разжигала любовь. Он снова поцеловал ее. Генриетта никогда еще не испытывала столь сладких поцелуев. Казалось, будто она достигла края света. Она знала, что любит и любима. Рейф всегда будет любить ее. Всегда.

— Всегда, — подтвердил Рейф, прочитав ее мысли. Он убрал непослушные кудри Генриетты, закрывшие ее ресницы, чтобы заглянуть ей в глаза. В шоколадно-карие глаза с золотистыми искорками. В глаза, потускневшие от любви. — Я всегда буду любить тебя. Обещаю.

— Милый Рейф, я верю тебе.

— Милая Генриетта, — сказал он, смотря поверх ее плеча на хаос, который оба сотворили, — знаешь, мы ведь совершенно голые находимся в гостиной твоей тети, а ты еще официально не дала согласие на то, чтобы стать моей женой. Я не думал, что ты из тех, кто уклоняется от прямого ответа.

Генриетта захихикала.

— Думаю, то обстоятельство, что мы с тобой голые находимся в гостиной тети, уже само по себе ответ. Боже мой, мы даже дверь не заперли.

— Дверь меня не волнует. И слуги тоже. И даже твоя тетя. Позволь мне задать этот вопрос еще раз. Генриетта Маркхэм, ты согласна стать моей женой?

У нее дух перехватило. Рейф улыбнулся ей. Настоящей улыбкой. Она уже догадалась, что в будущем увидит много подобных улыбок.

— Рейф Сент-Олбен, и не пробуй отговорить меня, — ответила Генриетта.

Никак нельзя было ожидать, что родители Генриетты без лишних оговорок согласятся на брак дочери с печально известным повесой, сколь бы хорошего происхождения он ни был и какими бы богатствами ни обладал. Получив письмо от леди Гвендолин, после того как Генриетта впервые переступила порог дома тети, они приехали в Лондон, где им сообщили эту неожиданную и поразительную новость. После объяснения того, как произошел столь замечательный и неожиданный поворот событий, пришлось рассказать неприглядную историю, произошедшую с драгоценностями Ипсвичей.

Мистер Генри Маркхэм облачился в обычную коричневую одежду и выглядел так, будто явился из середины прошлого века. Это был высокий мужчина, сутулость придавала ему вид вопросительного знака. В волосах запутались дужки очков, которые не давали им покинуть лицо владельца, когда сползали вниз к носу, что происходило постоянно.

Его жена тоже отличалась стройностью, но на этом сходство между ними кончалось. Тут же стало видно, что Гиневра Маркхэм до сих пор очень красивая женщина. У нее были густые бронзового цвета волосы, как у женщин на картинах Тициана, безупречная кожа, столь же безупречный профиль и изящно изогнутые брови, из-под которых глядели на мир глаза такого же цвета, как у дочери.

Однако взгляд Гиневры отнюдь не отличался проницательностью дочери. И она запретила Генриетте выходить замуж за человека, который, как она утверждала, обильно проливая слезы, разобьет сердце ее невинной девочки.