Маргерит Кэй - Повеса и наследница

Врач тихо затворил за собой дверь спальни и повернулся к молодой женщине, которая с тревогой ждала в прихожей. Он с грустью заметил, что испытания последних дней не прошли для нее бесследно. Хотя ее утонченная красота не пострадала, казалось, что она стала хрупкой, будто износилась. Из голубых как васильки глаз исчез блеск, кремовый цвет лица потускнел и обрел мертвенную бледность, светлые волосы растрепались и были небрежно повязаны лентой. Хотя врач хранил суровое выражение лица и настаивал на своевременной оплате счетов, в глубине души он знал, что такое чувство сострадания. Врач глубоко вздохнул. В подобные мгновения он проклинал свою профессию.

Серьезный вид и смиренный кивок поведали Серене все, что ей хотелось узнать. Она боролась с отчаянием, которое, точно приливная волна, грозило поглотить ее.

— Мадемуазель Каше, позаботьтесь, чтобы ему было удобно. Пока вы ему больше ничем не поможете. Я вернусь утром, но… — Врач пожал плечами, и этот жест говорил красноречивее любых слов. Стало понятно — он не надеется, что отец протянет до утра.

Серена отчаянно сдерживала слезы. Разве они помогут сейчас? Серена устало отошла от двери, к которой прислонилась, и выпрямилась. Она пыталась уловить смысл наставлений врача, однако ясные и спокойные слова того с трудом проникали сквозь туман, окутывавший ее встревоженное сознание. Девушка едва слышала его голос, будто тот доносился с далекого берега. Свежие перевязки и снотворное облегчат отцу страдания, но его уже не спасет даже волшебный напиток.

Перед уходом врач наказал вызвать его в случае необходимости и, утешая Серену, похлопал ее по плечу. Когда она отворила тяжелую дубовую дверь близ лестницы в холле, отделявшем их жилые комнаты от игорных залов, раздался взрыв пьяного хохота. Если со стороны Ватерлоо не иссякал поток мужчин, за игорными столиками не оставалось свободных мест, но на этот раз Серене все было безразлично. Какая польза от набитого деньгами кошелька, если она не сможет тратить их вместе с отцом?

Сейчас все потеряло смысл, кроме одного — как можно лучше провести оставшиеся драгоценные часы. Отец должен видеть свою дочь спокойной и любящей, а не в горьких слезах и с растрепанными волосами. Она решительно спрятала под ленту выбившийся золотистый локон, поправила декольте платья, глубоко вздохнула и с тяжелым сердцем снова вошла в спальню отца.

Бархатные занавеси на окнах были задернуты, сохраняя в помещении удушливую жару и приглушая шум, который доносился с оживленной улицы. В огромном зеркале над камином отражались роскошные ковры, полированное дерево, ярко сверкавшие золоченые и серебряные ручки красивой мебели. В нем отражались также куча белоснежного постельного белья, разорванного для перевязки, множество пузырьков и бутылок на ночном столике, на котором раньше неизменно стоял графин с водой. На полу валялись пропитанные кровью повязки, свидетельствовавшие о том, как много часов Серена провела здесь, выполняя обязанности заботливой сиделки. Воздух был пропитан тяжелым запахом лаванды и настойки опия.

Филипп Каше лежал на просторной кровати с балдахином и, несмотря на высокий рост, казался маленьким среди горы подушек, которыми его обложили, чтобы остановить поток крови из раны. Почему же он просто не отдал свой кошелек? Уже в который раз с тех пор, как отец, держась за грудь, нетвердой походкой вошел через дверь, Серена проклинала трусливого разбойника, отнявшего у него ценные вещи, а сейчас, похоже, и жизнь. Она была потрясена, видя съежившегося отца, его бритую голову, такую беззащитную без парика, который он никогда не забывал надевать, хотя парики уже вышли из моды. Отец дышал хрипло и неровно, за время непродолжительной беседы с врачом его кожа стала мертвенно-бледной.

Отцу велели не двигаться из опасения, что кровотечение может открыться снова, однако его голубые глаза, такие же живые, как у дочери, вспыхнули, когда он увидел ее, с трудом чуть приподнял руку над шелковым покрывалом:

— Моя красавица, наконец-то ты пришла. Я должен сказать тебе нечто важное, больше откладывать нельзя… боюсь, мой час почти настал. — Не обращая внимания на возражения Серены, он жестом велел ей приблизиться. — Нет смысла скрывать, моя дорогая, я потерял слишком много крови. — У отца начался приступ кашля. В уголке рта появилась капелька крови. Дрожащей рукой он нетерпеливо смахнул ее.