Тери Дж. Браун: Семейная тайна

— Уведите ее наверх и посидите с ней. Ровена справится одна.

Пруденс не удостоила графа ответом и устремилась к Виктории. Взяв девушку за талию, она шепнула:

— Пойдем. Хватит с тебя на сегодня.

Виктория, всегда пребывавшая начеку — не дай бог, с ней вздумают нянчиться, — раздраженно посмотрела на Пруденс. Нельзя было взбесить ее сильнее, чем указанием на слабые легкие, но Пруденс улавливала содрогания ее худощавого тела.

— Я прекрасно себя чувствую, — начала Виктория, но тут у нее затряслись ноги, и она сдержанно улыбнулась. — Но можно и перерыв сделать. — Она привалилась к Пруденс и позволила себя увести. — Я просто расстроена, вот и устала, — объяснила Виктория, пока они медленно поднимались по лестнице в спальню.

— Поспишь — и станет легче. — Пруденс поцеловала ее в щеку.

— Ты правда так думаешь?

Пруденс замялась, снедаемая тоской.

— Не совсем так. Но что нам еще остается?

Ровена провожала их взглядом: темная головка Пруденс вплотную к светлой — Виктории. Ровене очень хотелось последовать за ними. Но кто-то должен был изображать хозяйку, и эту роль Ровена, становясь старше, играла все чаще, хотя и в менее торжественной обстановке. Отец редко соблюдал формальности. При необходимости он умел пустить пыль в глаза, однако предпочитал ужин на скорую руку с друзьями или огромные сэндвичи в гостиной с парой бутылок доброго вина. Друзья же были из тех, кому приходилась по нраву щедрая безыскусность отцовского гостеприимства.

Поняв, что готова залиться слезами, Ровена быстро повернулась к только что вошедшей дородной женщине. Если расплачешься, то уже не остановишься, а до конца жуткого приема оставалось еще несколько часов.

— Огромное спасибо, что пришли… — Ровена тщетно пыталась вспомнить имя женщины.

— Ваш отец был замечательным человеком, дорогая. — Дама, по-прежнему безымянная, потрепала Ровену по руке и устремилась дальше.

Когда наплыв скорбящих уменьшился, девушка смогла наконец оставить свой пост. Она подхватила бокал бренди и залпом выпила, не обращая внимания на хмурый взгляд дяди с другого конца комнаты. Иначе ей было не продержаться до конца вечера.

Затем Ровена побродила по комнатам, стараясь смотреть поверх голов, чтобы избавиться от необходимости поддерживать светскую болтовню. Отец презирал пустопорожние разговоры, и Ровена разделяла его чувства. Аристократический щебет пробуждал в ней дух противоречия и заставлял отпускать замечания типа «Отвратительная погода сегодня, не правда ли?», даже когда на небе сияло солнце.

Итак, она уклонилась от подобных бесед и принялась поправлять подушки на диване да вытирать воду, натекшую на китайский столик из бамбука. Прежде чем перебраться в старый запущенный викторианский особняк, отец полностью перестроил его: расширил комнаты, возвел над лестницей стеклянный купол, чтобы стало светлее, и поменял обои, выбрав кремовые оттенки. От раздвижных окон по фасаду до блестящих полов красного дерева с восточными коврами весь дом излучал любовь. Мать, которая, как и отец, не любила пускать пыль в глаза, обустроила просторные, светлые и уютные комнаты.

— Как только гости немного разойдутся, — сказал подошедший к Ровене дядя, — жду тебя в кабинете. Стряпчий твоего отца хочет обсудить завещание.

— Завещание? — тупо переспросила она.

Возможно, она погорячилась с бренди.

— Разумеется. Неужели ты думаешь, что отец оставил вас с Викторией без средств к существованию?

Без средств? Ровена так и сяк повертела в голове эту фразу. Наверное, нет. Она вообще никогда не задумывалась о деньгах. Отец брал на себя все домашние расходы. Внезапно Ровена осознала, что больше этим некому заниматься. У нее перехватило горло. Может, об этом позаботится стряпчий? Или банк?

— Надо обсудить ваше будущее, — продолжал дядя. — Отец ничего не говорил на сей счет? — Ровена недоуменно покачала головой, и дядя неуклюже потрепал ее по плечу. — Ничего страшного, дорогая. Мы обо всем поговорим с мистером Барри.

Граф отошел, оставив Ровену обдумывать его слова. Будущее? Размышления о будущем наполняли ее некоторой тревогой. У подруг и их родителей всегда было множество планов, тогда как ее перспективы неизменно оставались в тумане. Несмотря на старания устранить пробел, Ровена так и не понимала, чем же ей хочется заниматься. Однажды летом она по совету друга занялась спортом, пока не освоила лаун-теннис, а в гольф научилась играть не хуже мужчин. Но в конце концов Ровена осознала, что пробел сохранился, и клюшки с ракетками перекочевали на чердак. Потом, по осторожному настоянию сэра Филипа, Ровена вступила в Национальный союз суфражисток. Поскольку ей не хотелось разочаровывать отца, она усердно занималась общественными делами даже после того, как они ей наскучили. Рядом с уверенными и независимыми женщинами она чувствовала себя крайне неуютно. Они шли своими путями, а ее собственный оставался загадкой. Когда-нибудь она выйдет замуж, но брак не стоял для нее на первом месте, да и никто из молодых людей пока не привлек внимания Ровены. Большинство подруг детства считали свадьбу апофеозом жизненных устремлений, тогда как суфражистки на своих собраниях клеймили брак, приравнивая его к рабству. Отец не разделял последнего мнения, но мысли о раннем замужестве дочери тоже не вызывали у него восторга. «Всегда успеется» — так говаривал он. И вот Ровена плыла по течению, до странного равнодушная к своему будущему. И как же быстро все изменилось. Отец прекрасно себя чувствовал, пока не простудился несколько недель назад. Простуда быстро перешла в воспаление легких, и отцу стало не до разговоров о будущем.