Тери Дж. Браун: Семейная тайна

Она сморгнула слезы и стала разглядывать собравшихся. Знакомых лиц было мало. Вот Руперт Брук, восторженный красивый молодой человек, пишущий стихи; вот профсоюзный лидер Бен Тиллетт с чугунной челюстью; вот скандально известный художник Роджер Фрай, который несколько лет назад шокировал лондонскую публику картинами постимпрессионистов. Все они входили в круг друзей Бакстонов — разношерстную компанию художников, интеллектуалов и неприкаянных чудаков.

Поскольку похороны готовил граф, он пригласил людей своего круга, тех, кто принадлежал к сливкам лондонского общества и заседал в палате лордов.

Сэр Филип такого на дух не выносил.

Прекрасные золоченые арки и полированный мрамор церкви Святой Бригитты сияли, как и всегда, когда семейству случалось бывать в храме. Сэр Филип выбрал этот приход, потому что, как он частенько любил говорить, «сэр Кристофер Рен строил церкви, куда Бог заглядывает с удовольствием».

Через некоторое время Пруденс заметила, что ее разглядывает молодой человек, сидящий с другой стороны прохода. Она скользнула по нему взглядом. Через несколько секунд не выдержала и глянула вновь. Молодой человек по-прежнему смотрел на нее. Пруденс вспыхнула, слегка повернулась и уставилась на бронзовый канделябр, стоявший слева от него.

Виктория позади нее подалась к Ровене:

— Гляди, лорд Биллингсли приметил нашу Пруденс.

— Я все слышу, — шепотом отозвалась Пруденс и стиснула им руки для пущей убедительности.

Больше на молодого человека она не смотрела.

Началась служба, и Пруденс погрузилась в скорбь, грозившую затопить ее. Горе накатывало волнами, накрывало с головой, так что все расплывалось перед глазами. Сердце разбилось, обильно излив печаль. С одного бока тихо всхлипывала Виктория, с другого — словно статуя, сидела Ровена. Пруденс держала их за руки в течение всей заупокойной службы.

Так они досидели до конца, пока не пришла пора рассаживаться по черным с золотом экипажам, которые должны были доставить их на поминки домой, в Мейфэр. За экипажами вереницей выстроились автомобили. Большинство богатых жителей Лондона давно сменили конные экипажи на удобные и быстрые машины. У дяди их было несколько, да и у сэра Филипа томился в каретном сарае элегантный голубой «белсайз», но граф настоял на традиционных конных экипажах.

— Мисс Тэйт поедет с прислугой.

Тон графа звучал непререкаемо, квадратная челюсть закаменела, Пруденс было знакомо это выражение. В минуты упрямства милое личико Ровены становилось таким же.

Виктория недоуменно распахнула глаза:

— Пруденс поедет с нами.

— Вздор! К нам желает присоединиться герцог Плимут, а места мало.

Пруденс положила руки на плечи Виктории. По худому телу девушки пробежала дрожь, и Пруденс похолодела, уверенная, что Виктория сейчас закатит истерику вроде тех, что устраивала в детстве, когда родные называли ее деточкой или когда ей хотелось получить самую большую конфету в кондитерской. Даже в свои восемнадцать Виктория не стеснялась громко выразить неудовольствие, если считала, что ситуация это оправдывает. Но внезапно она растеряла всю решимость, и нижняя губа задрожала.

— Все будет хорошо, — прошептала Пруденс. — Я поеду со слугами и встречу тебя дома.

Но дома она закрутилась, помогая дворецкому Ходжкинсу и экономке миссис Таннин, и только мельком видела Ровену и Викторию, которые стояли в мраморном холле, встречая прибывающих на поминки. Приглушенно выразив соболезнования, гости шли направо, в бело-зеленую гостиную, или налево, в парадную столовую, где неприлично объедались.

Пруденс ловко лавировала в толпе, приглядывая, чтобы гости не испытывали недостатка в портвейне, бренди и глинтвейне. Лакей Карл разносил блюда с запеченными устрицами и крокетами, а на буфете выстроились серебряные тарелки с имбирными бисквитами из Биаррица и бельгийским шоколадом.

С утра дом украсили оранжерейными цветами. Везде стояли задрапированные черным вазы с лилиями, а в столовой на обеденном столе огромная серебряная чаша ломилась от белых хризантем. От запаха у Пруденс свело желудок; она сомневалась, что когда-нибудь вновь будет наслаждаться ароматом цветов.

Занимаясь рутинными делами, Пруденс заметила, что гости, за исключением ближайших друзей сэра Филипа, выразивших ей сердечные соболезнования, смотрели сквозь нее, как будто ее не было вовсе. Когда женщина с острым личиком под черным бархатным тюрбаном вручила ей пустой бокал, Пруденс поняла, почему превратилась в невидимку.