Барбара Картленд: Огонь на снегу

Миссис Харбен вынула из своего большою черного мешка кринолин из китового уса, без которого с 1857 года ни одна леди в Англии не могла считаться одетой прилично.

— О миссис Харбен, позвольте мне поцеловать вас! — воскликнула Алида.

— Спрячьте его скорее, мисс. Ее светлость больше никогда не даст мне заказа, если узнает, что я дала вам кринолин!

— Я отнесу его к себе в спальню под платьями, которые вы мне сшили, и спрячу на дно чемодана. Но как мне отблагодарить вас?

— Вы отблагодарите меня тем, что приятно проведете время, мисс, — ответила миссис Харбен. — И помяните мои слова, там, в России, остальные барышни вам и в подметки не будут годиться, если только вы будете выглядеть счастливой и довольной!

— Конечно же буду! Я с таким удовольствием снова побываю за границей, я всегда мечтала увидеть Россию!

— Ну вот, ваша мечта и осуществится! Может быть, там вы найдете себе симпатичного мужа, как и леди Мэри, и вам не придется возвращаться в Англию.

Алида промолчала, но глаза ее помрачнели. Ей вспомнился вчерашний разговор.

После обеда все сидели в гостиной. Герцогиня в очередной раз повторяла, как повезло Алиде, что она едет в Россию, хотя могла бы остаться дома и заниматься полезным делом.

— Я вам очень благодарна, тетушка Софи, — коротко, но слегка взволнованно произнесла Алида. — Уверена, что Россия удивительная страна, я неплохо знаю ее историю

— Надеюсь, ты будешь держать при себе свои знания! — огрызнулась герцогиня. — И пожалуйста, не навязывай никому свои суждения и не делай глупых замечаний: это поставит Мэри в неловкое положение! Смотри не забывай об этом! — несколько недоверчиво добавила она.

Не желая затевать ссору, Алида сменила тему:

— Может быть, в чем-то мне повезло больше, чем Мэри: ведь я еду просто попутешествовать, а Мэри предстоит выйти замуж за незнакомого человека. Мне на ее месте было бы очень страшно.

— На ее месте? — неожиданно заговорил дядя, сидевший по другую сторону камина. Алида испугалась: она думала, что герцог спит. — Что ты имеешь в виду? — осведомился он. — На ее месте?

— Я имею в виду… если бы мне предстояло выйти замуж, — запинаясь, пояснила Алида.

— Тебе об этом нечего беспокоиться. Ты никогда не выйдешь замуж!

Она растерянно посмотрела на дядю:

— Никогда не выйду замуж, дядя Септимус?

— Никогда. Я все обдумал, Алида, и решил, что не должен допускать, чтобы порочная кровь, которая течет в твоих жилах, передалась твоим потомкам. Я твой опекун и ни сейчас, ни после не дам согласия на твой брак! — Замолчав, он посмотрел в ее бледное лицо. — Тебе еще повезло, — продолжал он, — что ты можешь жить в замке и прислуживать своей тетушке. Когда она перейдет в лучший мир, ты проведешь остаток своих дней за всякими благочестивыми делами. Не сомневаюсь, есть немало сиротских домов, где оценят твои незаурядные таланты.

Алида промолчала. По тону дядиного голоса она поняла: он нарочно провоцирует ее, надеясь, что она станет протестовать и умолять его.

Но в глубине души она почувствовала страх.

Как вынести мрачную, беспросветную жизнь в замке, не имея ни малейшей надежды на будущее и никаких шансов покинуть это место? Втайне она всегда верила, что в один прекрасный день встретит человека, которого полюбит так же, как любили друг друга ее родители, и это изменит всю ее жизнь. Она мечтала, что человек, которого она полюбит, будет не только сильным и властным, но также умным, нежным, добрым и понимающим. Он будет походить на ее отца и принадлежать только ей. Они полюбят друг друга, потому что так предначертано свыше.

А сейчас дядя, словно угадав мысли племянницы и желая лишить ее последней надежды, сообщает о своем решении, зная, что причиняет ей боль.

— Ты поняла, что я сказал? — громко спросил он, и голос его раскатился по всей комнате.

— Да, дядя Септимус.

— Ты поняла, что никогда не выйдешь замуж? Ты не сможешь стать достойной женой, и я никому не могу тебя навязывать!

— Да, дядя.

— А когда будешь в России, не упоминай о позоре, который навлек на нашу семью твой отец. Я не хочу, чтобы всем стало известно, что мой брат так унизил меня, взяв в жены особу сомнительного поведения. Слышишь? Никому не говори!

— Да… дядя Септимус.

— Этот поступок — пятно на чести семьи! Никто из посторонних не должен об этом знать, и только ты до конца дней будешь искупать грех своих родителей!

Герцог замолчал, и Алида бесстрастно ответила:

— Я… понимаю, дядя Септимус.