Барбара Картленд - Невинность и порок

— Мне кажется, — заявил джентльмен хладнокровно, тоном, не допускающим никаких возражений, что вам лучше избавиться от этого… несколько испорченного одеяния и укрыться одеялом. К тому же вы согреетесь. По-моему, здесь нестерпимо холодно. Я отвернусь, пока вы займетесь этим, а затем вы сможете рассказать мне, за какой проступок вас подвергли столь суровому наказанию.

Как он сказал, так и сделал. Стоя, отвернувшись к двери и сам начиная зябнуть, он с тоской вспоминал об уютном камине в своей комнате.

Легкие шорохи за его спиной быстро затихли, и голосок, по-прежнему испуганный, дрожащий, поведал:

— Я… уже готова.

Джентльмен повернулся, шагнул к камину, водрузил свечу на ледяную каминную полку, поискал взглядом стул, на который мог бы присесть, но единственный этот предмет мебели был занят девичьей одеждой.

Тогда он скромно уселся на самый краешек постели.

Девушка же закуталась одеялом до подбородка. Головка ее в обрамлении спутанных волос наводила на мысль о каких-то сказочных маленьких существах, живущих в лесу.

— Теперь рассказывайте! — сказал он. — Как вы очутились в такой ситуации?

Задав этот вопрос, молодой человек принялся разглядывать ее заплаканное личико, которое, впрочем, показалось ему весьма привлекательным. Он вынужден был признаться самому себе, что давно не встречал такую миловидную особу.

Кожа девушки была белее алебастра, носик маленький, но совершенной формы, глазки голубые как море в безоблачный день, губки, сейчас еще в страхе подрагивающие, были бы, наверное, тоже хороши когда улыбались.

— Как ваше имя? — настаивал джентльмен.

— Мое имя… — в раздумье переспросила она, словно ответ на этот самый обычный вопрос вызвал у нее затруднения. — Я Селина Вэйд.

— А я Квентин Тивертон. Вот мы и познакомились.

Он улыбнулся, а улыбку его все женщины находили неотразимо чарующей. Он извлекал из нее пользу для себя в самых разных случаях, начиная с раннего детства.

— Вы правда… желаете, чтобы я рассказала вам о себе? — с сомнением в голосе переспросила Селина.

— Я вынужден просить вас сделать это, — откликнулся Квентин Тивертон, — иначе я проведу всю ночь без сна, мучаясь от любопытства.

— Вы… вы… будете шокированы… узнав правду.

Вновь улыбка заиграла в уголках рта мистера Тивертона.

— Поверьте, мисс Вэйд, ничто на свете не способно меня шокировать.

Селина прерывисто вздохнула и откинулась на подушки, но тотчас же вновь выпрямилась. Раны от побоев на спине явно причинили ей сильную боль.

— Как посмел кто-то подвергнуть вас такому наказанию? — воскликнул Квентин Тивертон.

— Я сама… во всем виновата… — ответила Селина. — Но я не смогла поступить иначе… У меня действительно не было иного выхода.

— Я верю вам, — кивнул Квентин Тивертон. — Но все же сперва хотел бы узнать, во что я поверил.

Он опять прибегнул к верному средству, то есть к улыбке, и обнаружил, к своей радости, что Селина понемногу стала успокаиваться.

— Все это так… невероятно. Когда мисс Девилин предложила мне сопровождать ее во Францию, я думала, что меня ждет… волнующее приключение, и не более того. Разве можно было предугадать… что все обернется… столь ужасно.

— Кто она такая, эта мисс Девилин? — поинтересовался Квентин Тивертон.

— Я встретила ее в агентстве по найму, — объяснила Селина.

— Начните, пожалуйста, с самого начала, — попросил Тивертон. — Кто ваши родители и откуда вы сами?

— Мои родители умерли. А жили мы в Литтл-Кобхэме в Сюррее.

— Я знаю, где это, — кивнул Квентин Тивертон. — Чем занимался ваш отец?

— У него было небольшое поместье, которое он приобрел после ухода из армии. Он был полковником, служил в одиннадцатом гусарском…

Квентин Тивертон молчаливыми кивками подбадривал Селину, и она продолжила:

— Он получал пенсию, у мамы тоже было немного собственных денег. Но после кончины папеньки пенсия уже не выплачивалась, маленький капитал к тому времени тоже был весь истрачен, и… ничего не осталось.

— А дом разве не принадлежал вам?

— Я считала, что принадлежал, но… оказалось, что он был заложен.

Селина печально вздохнула.

— Я всегда была уверена, что буду жить в собственном доме, даже если б с папенькой что-то и случилось. Я могла бы пригласить какую-нибудь родственницу жить у меня и делить со мной расходы, но… узнала, что родительский дом — уже не мой…

Она настолько трогательно поведала об этой вполне обычной житейской драме, что у Тивертона защемило сердце.