Елена Арсеньева - Любовь и долг Александра III

– Как вы легко прыгаете!

– Да что же делать, ваше императорское высочество!

– Я просил вас так не называть меня, хотя бы когда мы танцуем!

– А как мне вас называть, августейшее дитя?

– Какое я вам дитя?!

– Вы младше меня на год, значит, сущее дитя.

– Вот погодите, Мария Элимовна, я как рассержусь, да как наступлю вам на ногу!

– Ах, но почему же, как вы думаете, я так высоко подпрыгиваю? Да чтобы уберечь свои бедные ножки от ваших…

– Ножищ? Лапищ? Ну-ну, высказывайтесь, какое определение вы придумали для моих неуклюжих и громадных нижних конечностей?

– Да вы меня дурочкой считаете, что ли? Разве я враг себе? Я вам выскажусь, а вы меня… в крепость! В кандалы! В ссылку!

– Да бог с вами, Мария Элимовна, неужели вы меня в каких-то опереточных злодеях числите? Не стану я опускаться до подобных банальностей! Я придумаю что-нибудь пострашнее. Поужаснее. Специально для вас.

– Ах, батюшки мои, да у меня ноги подкашиваются. Я уже и танцевать не могу… Ах, что вы делаете? Ваше императорское… Александр Александрович! Отпустите меня немедленно!

– Ну вы говорите, что танцевать больше не можете. Я сам буду танцевать, а вас – нести. И ножки ваши уж, наверное, не отдавлю в таком случае!

– Отпустите меня! Иначе опять бабуля Тизенгаузен устроит мне ужасную выволочку!

– А я не дам вас в обиду. Никому не дам!

– Ах, но что же вы сделаете? Побьете гофмейстерину вашей матушки?

– Никого я бить не стану, а вот так возьму вас на руки… и подниму высоко-высоко! И никто вас никогда не достанет! Никогда!

Печальное лето 1865 года императорская семья и двор, как обычно, провели частью в Петербурге, частью в Царском Селе. Потом вернулись в Петербург, но Александр особой разницы не заметил. Он постоянно был очень занят – отец постепенно вводил его в курс обязанностей наследника, от чего он прежде был далек, а теперь приучался к государственной деятельности. Император приглашал сына на доклады министров, отправлял ему некоторые деловые бумаги для ознакомления, причем Александр должен был не просто читать их, но и высказывать свое мнение.

Ему было очень трудно. Собственное тугодумие и незнание практических вещей поражали и уязвляли его. Хотелось судить об этих важных вещах более основательно и серьезно. Приходилось учиться, много читать, переделывать себя… Александр понимал: то, что раньше сходило за безобидную простоту, теперь может оказаться, совершенно по пословице, хуже воровства. Он сознавал, что обычай и этикет – истинный царь в придворном обществе, даже император вынужден ему подчиняться, а потому помалкивал, если что-то казалось ему неприятным, нарочитым, неискренним и вымученным. Впрочем, и раньше он мог об этом сказать лишь Никсе. Теперь Никсы не стало – приходилось поверять свои тайны и мучения дневнику.

Это был верный и молчаливый друг. Только ему можно было доверить, что Саша чувствовал в себе странное преображение, совершенно не связанное с грузом государственных дел, которые начали на него наваливаться. Ну вот, например, изменилось его отношение к балам и танцам.

Ему всегда казалась глупостью устраивать балы накануне Великого поста, как если бы у всех возникало неодолимая потребность вдоволь набесноваться перед сорока днями воздержания от удовольствий. Каждый день балы, причем не только во дворцах, но и по всему Петербургу! Года два назад даже стишок какого-то Курочкина ходил, такой же смешной, как фамилия автора:

Весь Петербург затанцевал, Как девочка, как мальчик, Здесь что ни улица, то бал, Здесь что ни бал – скандальчик. Все веселятся от души, Все ладно в нашем быте. Пляши, о град Петра, пляши! Друзья мои, пляшите! Пляшите все, хотя б в тоске Скребли на сердце кошки, Вся мудрость наших дней – в мыске Поднятой кверху ножки. Вина и пляски резвый бог Да будет вечно с нами – И наш прогресс, как сбитый с ног, Запляшет вверх ногами.

Ну, на дворцовых балах «вверх ногами» не очень-то получалось. На Большой бал в Николаевском зале Зимнего дворца, или, как его называли, «Большой бал Николаевской залы», приглашалась только родовая, военная и чиновничья аристократия Петербурга – исключительно согласно своему официальному статусу и «Табели о рангах».

Приглашенных на Средний бал в Концертном зале Зимнего дворца отбирали еще более жестко: его посещала «трехклассная аристократия», то есть лица, занимавшие в «Табели о рангах» первые три классные должности. Однако на этот бал можно было позвать и лиц, которые так или иначе близки и симпатичны императорской фамилии.