Катерина Риш - 10000 лет до нашей эры. Книга 2

У меня перехватило дыхание.

Огонь, как воплощение мужской силы, был вторичным божеством на острове, а первой и главенствующей была Мать, тем не менее, даже в ритуале очищения и признания своих грехов без огня не обошлось. Старшая кивнула. Женщина сделала первый шаг и задрожала всем телом. Она закусила губу и побежала вперед, содрогаясь и извиваясь. Дорога из раскаленных углей казалась бесконечной.

Я улавливала аналогию: огонь, как и мужчина, как и роды, причиняли боль. И эта пробежка по углям была своего рода последней попыткой заслужить благословение Матери.

Я ведь решила, что Ташина прическа это… ну, мода такая. Или прихоть. Захотела – и постриглась под мальчика, почему нет? Но стандарты моей эпохи, по которым я привыкла мерить жизнь, не имели никакого смысла в седой древности.

Я стояла, сжимая и разжимая кулаки. Мне нельзя было обращаться к огню. Хватило прошлых уроков.

Женщина рухнула на землю, заливаясь слезами. Над почерневшими угольками вился плотный дым. Ее плач был единственным звуком в тишине.

Старшая из Безмолвных сестер, не приближаясь к ней, сказала:

– Теперь ты заслужила прощение Матери.

Значит, я не ошиблась в трактовке ритуала. Вот он, обратный билет. Только такой ценой и можно покинуть крошечные, продуваемые всеми ветрами хижины и прекратить каждодневный рабский труд.

Только пройдя по огненной тропе, я смогу вернуться в Нуатл.

Заслужившая прощение Матери, ковыляла прочь, согнувшись от дрожи и бьющего в лицо ветра. Все еще обнаженная. Боль и голое тело были частью нового рождения. Таковы были традиции.

– Кто-нибудь еще? – громко спросила сестра.

Она смотрела на меня. Я чувствовала ее взгляд. Между нами дрожал горячий воздух, поднимающийся от углей.

Всему есть предел.

И особенно моему смирению.

Я развернулась и побежала прочь. Вслед немного запоздало донеслись утренние песни-молитвы, с которых мы обычно и начинали наш день. Никто не стал меня останавливать или преследовать. Утренний ветер не дарил прохлады. Я до сих пор ощущала исходивший от углей жар, и это ужасало. Лицо горело. Кончики пальцев словно раскалились. Внутри клокотала ярость.

Я перепрыгивала через заросли травы и неслась вперед по ровной линии, игнорируя петляющие тропинки. Кожаные ленты – единственная защита против пушистых стручков – ослабли и развевались на ветру. Наверное, они были похожи на дрожащее пламя, которое, казалось, вот-вот сорвется с моих рук. Впервые я поняла, почему из двух стихий именно пламя откликнулось на мой зов. Мне иногда хватало искорки, чтобы в душе разгорелась буря. Я была огнем по своей природе, разрушительной силой, которая только и ждала шанса, чтобы вырваться наружу.

Не снижая скорости и поднимая сотни брызг, я влетела в океан. Вода достигла груди, и я поплыла вперед, словно собиралась преодолеть разделяющее остров с Нуатлом море вплавь. Вода обожгла холодом, но этого было мало для тлеющего, едва сдерживаемого огня.

Я плыла до тех пор, пока не услышала перестук собственных зубов, а ноги не свело судорогой. Тогда я поняла, что потихоньку превращалась в ледышку, и, откинувшись на спину и закрыв глаза, позволила невысоким волнам вынести меня к берегу.

Океан дарил умиротворение, прибой шептал о воскрешении надежды. Я вся окоченела, когда выбралась на берег. От промозглого ветра мигом покрылась гусиной кожей, но мне было все равно, я добилась важнейшего – искра погасла.

Я вернулась в опустевший лагерь. Угли смели обратно в костер. Мне не во что было переодеваться, поэтому прямо в мокрой одежде я направилась на поле, где Безмолвные сестры собирали стручки.

Никто не удостоил меня и взгляда.

После утренней молитвы и до самого вечера – стручки, стручки, стручки, много стручков, от которых руки защищали только полоски кожи, намотанные на пальцы и ладони, ведь перчаток еще не изобрели. Кожаные бинты лучше, чем ничего, но они не давали полной защиты. Любой случайный волосок оставлял на коже багровый след, как от удара хлыстом. С каждым днем мои руки выглядели все хуже.

Нас стало на одну меньше, но ни в то, ни другое утро больше никто не выходил к костру обнаженной и готовой расстаться с волосами. Меня радовало, что я не одна такая принципиальная.

Я не признавала за собой вины. Да и вряд ли когда-нибудь смирюсь с первобытными нравами. Но в таком случае ничего не оставалось, как собирать стручки до скончания века.

А точнее – ледникового периода. Большая вода утопит и остров, и Нуатл. История не давала усомниться в этом.