Кенли пыталась унять дрожь. Ей очень хотелось не думать о короле и вернуть маску. Она помогала играть, словно была тем другим лицом, другой Кенли, которая действительно покорялась.
Внутри все странно противно ныло, но это было пустяком, маленькой жертвой на благо победы, ведь только что она начала свой самый важный в жизни бой.
− Посмотри на меня! – приказал король.
Это был страшнейший из приказов. Девять лет из ночи в ночь она находила его лицо во сне и мечтала видеть его мертвым, но никак не довольным. Резко вскинув голову, она посмотрела на него, забыв о кротости, будто бросала вызов, и не отвела глаз.
Он почти не изменился, даже улыбка была все так же насмешлива, только на висках появилась седина. Это не могло не радовать: чем меньше перемен в его лице, тем слаще будет месть, по крайней мере, так считала Кенли.
− Тебе понравилась моя награда? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.
В сером омуте ее глаз полыхнула ненависть, но губы ласково прошептали:
− Это была лучшая из наград, владыка.
− Тогда танцуй! От радости танцуй! – приказал король и отступил, чтобы снова сесть в свое высокое кресло, заменяющее трон в этом зале.
− Как вам будет угодно, − глухо отозвалась Кенли.
Снова заиграла музыка, а она скользнула по полу в сторону, чтобы схватить свою маску, а затем, изящно выгибая спину, подняться, закрывая лицо и незаметным движением подтягивая платье к плечу.
Как бы ни было больно, дурно и страшно, если надо танцевать – она будет танцевать! И все это ради того дня, когда король умрет.
Канелии казалось, что ее старания и унижения были напрасны. После танца ее отослали к себе и словно забыли. Владыка не звал ее ни в покои, ни в залы. Нина говорила, что надо просто ждать, а Кенли это не устраивало. Мысль о том, что король может никогда больше и не позвать ее, сводила с ума. Как тогда она останется с ним наедине? Как поймает момент, в котором она успеет убить его быстрее, чем стражники убьют ее саму?
Терпеть теперь было совершенно невыносимо. Потому она не удержалась: как только появилась возможность оказаться с королем в одном зале, она в танце прильнула к его ногам и посмотрела на него глазами, полными мольбы, словно всю жизнь любила его, а не сгорала от ненависти.
Король противно усмехнулся и небрежно оттолкнул ее, словно прогонял собачонку, не вовремя попросившую ласки. Это окончательно расстроило Кенли. Думая о происходящем, она перестала улыбаться, хмурилась и молчала.
− Не волнуйся, тебя ждет неплохое будущее, даже если он не оставит тебя себе, − пыталась утешить ее Нина. – Если страже не отдал, то подарит кому-то из своих приближенных, а это очень хорошая жизнь: дорогие платья, вкусная еда, особняк в каком-нибудь городе и визиты время от времени. Если повезет, можно даже в театр пару раз сходить.
Кенли в ответ вежливо улыбалась, а сама едва не плакала: не для того она так долго ждала, чтобы стать чьим-то подарком и ходить в театр. Именно поэтому, когда ей сказали, что вечером она должна быть готова, снова выдали платья, крема и краски, Кенли едва не прыгала от радости, старательно превращая себя в чувственную румяную красотку, готовую выполнять любые прихоти.
За ней пришли не Нина и не слуга, а сам смотритель дворца − высокий худощавый мужчина с острым носом и напудренным париком на старой лысой голове. Он повел ее в крыло королевских покоев, и Кенли уже не сомневалась, что ожидания все же были не напрасны.
− Постарайся ему понравиться, − мягко посоветовал смотритель, впуская ее в одну из спален. – Возможно, это твой единственный шанс.
Кенли изобразила почтительный реверанс, если конечно в подобном одеянии данную фигуру можно было назвать реверансом, и осторожно скользнула в комнату.
Большая кровать с балдахином стояла напротив двери. Полупрозрачные легкие шторы распахнутых балконных окон влетали в комнату и шуршали, как трава в горах на рассвете.
Ничего другого в спальне не было, только приоткрытая дверь, ведущая в другую темную комнату. Заходить туда Кенли не решилась. Гневать правителя ей совсем не хотелось, но и быть неловким растерянным истуканом, словно часть его свиты, – тоже.
Она решила, что ее алое платье будет хорошо смотреться на белых простынях, потому изящно разместилась на кровати, чтобы войдя нельзя было не заметить алый шлейф и длинные ножки с почти обнаженными бедрами.
Она специально легла на бок, чтобы подчеркнуть тонкую талию, и тут же застыла, услышав, как скрипнула дверь. Послышались шаги.
Читать дальше