Вера Чиркова - Дочь двух миров. Испытание

– Тогда Линс уносит отсюда стражей, Гирса и Ульниса. Нечего ему там делать, плюнет в Берга позднее, – твердо постановил Винк и поднялся с кресла.

Мы вышли первыми, и хотя я была занята своими мыслями, но успела заметить, что рядом с прежним замер второй аржабль. Повинуясь знаку Винка, мы с Данерсом, дед и Хаттерс поднялись в него и сели в общей капсуле, ожидая остальных.

– Спрятали от чужих твое убежище, – сказала появившаяся первой Шейна. – Никогда не знаешь, что может пригодиться в жизни.

Я молча кивнула, соглашаясь с этим заявлением, и покосилась на инквизитора, пытаясь представить, как он чувствует себя, оказавшись в положении шахидки. Очень страшно, по-моему, ощущать себя вещью, причем принадлежащей чужому и безжалостному существу. Назвать человеком урода, которому могут прийти в голову идеи так издеваться над людьми, я не могу, да и не хочу. И никогда не захочу, уверена на сто процентов.

Последними в капсулу вошли Винк с Сансом, и тотчас появилось ощущение полета.

– До острова доберемся за два часа, – просветил нас Винк, – поэтому личные капсулы не создаю. Давайте пока обсудим хотя бы примерный план действий…

На самом деле мы выработали не один, а по меньшей мере десяток различных планов и особенно остановились на условных словах и сигналах. И хотя все старались придумать и предусмотреть самые невероятные повороты и сюрпризы судьбы, меня не отпускало ощущение, что мы что-то пропустили. Или недопоняли. А скорее просто встретились с чем-то невероятным, чего никто и представить не может и потому даже не вспоминает.

– Варья, – не выдержала наконец моя наставница, – у тебя лицо все мрачнее, ты что-то чувствуешь?

«Да, – написала я. – Ящик Пандоры».

– Она хочет сказать, – задумчиво перевел мои слова дед, – что ее гнетет необъяснимая тревога и предчувствие чего-то необычного.

Я даже глаза на миг вытаращила, услыхав такую интерпретацию своего ответа, а он продолжил, открыто глядя на собратьев:

– Поэтому я тоже хочу предпринять меры безопасности. Кроме Вари, у меня нет никакой родни, и если… мой замок и все, что в нем, достанется только ей. Никому иному – ни ее матери, ни отцу, ни бабушкам или братьям. А еще вот… я зарядил его на полную мощность. – Дед снял с себя висящий на цепочке амулет и надел мне на шею. – Это артефакт переноса через грани, и унести он может от силы троих, если они маги.

– Дед! – не выдержав, возмутилась я и виновато оглянулась на Данерса.

– Я дед уже двадцать три года… по подсчету того мира, – невозмутимо отозвался он. – И ты обещала меня слушаться. Если я скажу «уходи», ты уйдешь. Потому что у меня есть еще бижа и кое-какие замыслы…

«Знаю я твои замыслы! – хотелось крикнуть мне. – Видела, как умеешь рисковать, глотая в ожидании крита последние хилки! А меня, значит, можно отправить домой?!»

И тут я вдруг очень ясно поняла, на какой случай Бес дает мне артефакт, и опустила взгляд, старательно пряча резанувшую сердце боль.

Как он всегда говорит, первыми с тонущего корабля снимают в шлюпки детей и женщин. А я на их фоне и есть ребенок, и потому спорить сейчас не буду, только зря нервы тратить. А вот потом посмотрю по обстоятельствам.

В первый раз Тегуэнь мы рассматривали с башни аржаблей. Здесь она представляла собой внушительное строение с несколькими причальными балконами, и на одном из них, выйдя из распахнувшего нутро летуна, я и застыла, очарованная увиденным.

Поднимавшийся перед нами на фоне темнеющего неба остров казался ажурным свадебным тортом. Высокие строения, окруженные стройными башенками и оплетенные галереями, лестницами и воздушными переходами, были белоснежными от фундамента до флюгера. И все остальное было белым: песок ближнего пляжа, выложенные плитами дороги и тропки, мосты и беседки. Только зелень, скромно обрамлявшая это царство белизны, была различных оттенков, от салатового до темно-изумрудного.

– Круть, – сказала я застывшему рядом деду и, покосившись, рассмотрела в его сузившихся глазах и стиснутых губах знакомое мне выражение.

Так Бес смотрел только на мошенников, пытавшихся за бешеную цену всучить ему средство от всех болезней, да еще наглых родственников Клавдии Степановны, вдруг объявившихся после ее кончины. Они никак не хотели верить, что троюродная тетушка, которая при жизни не получала от них даже открыток ко дню рождения, еще несколько лет назад продала квартиру деду.