Наталья Резанова: Розы тени

– Но у меня есть условие.

– Какое еще условие?

– Вы с Валерием Публиколой решили взять власть, не так ли? Коллатин тоже должен получить вою долю.

– Он станет сенатором, обещаю.

– Этого мало. Как вы себя назовете – квесторы? Диктаторы? Суффеты?

– Консулы. Все же это звание исконно римское и освящено традицией.

– Коллатин должен стать консулом, не ниже.

– Но это глупо! Консулов должно быть двое – это наиболее разумная форма правления. Третий – лишний.

– Отчего же? Пусть главный в триумвирате – полагаю, это будешь ты – как-то выделяется. Называется, например, Первым консулом…

– Что ж, это возможно. Договорились.

– Стойте! – Из темноты между колоннами выступила старуха с властным лицом. – Я слышала ваш разговор. Храм Доброй Богини готов поддержать вас…

– …но с условием? – Брут усмехнулся.

– Добрая Богиня должна получить не меньшую долю в Риме, чем Юпитер Капитолийский.

– Мы даром теряем время, святая мать. Власть еще не в наших руках. И к тому же – какую поддержку вы можете обеспечить? Bona Dea не принадлежит к числу олимпийцев, а прихожанки – только женщины.

– Не стоит отвергать ее помощь, – сказала Лукреция. – Да, там только женщины, но у них есть мужья, братья, сыновья… если умело подсказать им, что делать…

– И, вдобавок,Bona Dea – исконно римское божество… Это будет хороший повод для того, чтоб избавиться от чужеземных шпионов в жреческой коллегии. Но радения поставим под контроль консулата. Хорошо, святая мать, я согласен. Идем, Лукреция.

– Ступай вперед, я догоню. Надобно позвать моих служанок. Нехорошо будет, если добродетельная матрона появится на форуме с чужим мужчиной без подобающей свиты.

– Это верно. Но поторопись!

– Вот видишь, матушка, – сказал Лукреция, когда он вышел, разглядывая три грани кинжала, – с любым можно договориться, если проявить должное терпение. Даже с Тупицей. – И в задумчивости добавила. – Даже с этрусками.

– Она отказывается это сделать, – сказал Публий Валерий Публикола, выходя из женский покоев. – Говорит, что не знает за собой никакой вины.

Тарквиний Коллатин, представительный мужчина, с характерным для всех Тарквинием правильным лицом с резкими и несколько тяжелыми чертами, пошевелил густыми бровями.

– Ты обязан был убедить ее. Ты же родственник.

– Ну, уж если отец ничего не смог сделать…

Публикола положил на стол возле домашнего жертвенника трехгранный кинжал. Его вручили Лукреции, узнав, что нынешней ночью она подверглась поруганию, муж – Коллатин, двоюродный брат – Публикола, и отец – Спурий Лукреций Триципитин. В случае, если б у Лукреции дрогнула рука, и она не смогла бы правильным образом лишить себя жизни, дело обязан был довершить отец. Таков римский обычай. Но на старика Триципитина надежда оказалась плоха. Он лишь проливал слезы. А Лукреция, вместо того, чтоб убить себя, требовала мести насильнику.

– Вообще-то ты сам виноват, – сказал Публикола. – Нечего было встревать в этот дурацкий спор о том, чья жена красивей, притаскивать Секста в Коллацию и показывать ему жену. Ты же знаешь, какой он кобель.