Елизавета Никонова - Сказ о пеньковском оборотне

Староста и Фана заорали от страха и ринулись к выходу. Налетев на своих подчиненных, мужики, одновременно спотыкнувшись, повалились на пол, подмяв своими габаритными телами внушительную массу вопящих и отбрыкивающихся людей. Началась самая настоящая давка — люди кричали, дергались, носились по залу, натыкались на колонны и падали друг на друга, бросались на стены и материли все вокруг. В зале царил хаос…

За этим бедламом наблюдал немного удивленный вампир, еще не до конца проснувшийся, но уже начинающий разъяряться. Перед его глазами зачем-то месили друг друга смертные, нос отчего-то ужасно чесался, глаза слипались (такое бывает, когда разбудили не в срок — ему оставалось спокойно спать еще около двухсот лет), а их дикие вопли резали уши. Хотелось спать, голова была тяжелой, страшно хотелось чихнуть, но получалось какое-то кошачье фырканье… Вампир медленно, но верно входил в бешенство.

Их страх разжигал его желание, но что-то останавливало вампира, чьи-то глаза, в которых не было страха. Он повернул голову и увидел маленькую человеческую девочку, смотревшую на него с искренней радостью и надеждой. Это его остановило. Надеждой на что? При чем здесь радость?

Что он — пасхальный кролик, приносящий удачу?! Это, а точнее эти глаза опять разъярили вампира, и он тихо спросил, обращаясь ко всем и ни к кому:

— Что за шум?

Мертвая тишина в зале оповестила о том, что он услышан. Люди одновременно поворачивали головы и замирали в священном ужасе. Все молчали.

— Что вам надо, смертные? — Устало спросил вампир, старательно сдерживая рвущийся через рот зевок.

Смертные отшатнулись, когда он все-таки протяжно зевнул и блеснул великолепными белоснежными клыками. Это начинало раздражать (а вместе с той гремучей смесью, что уже накопилась за короткий этап бодрствования — и вовсе лишало смертных надежды). Видимо это как-то отразилось на его лице, потому что вперед вышел полный смертный в рясе священника, трясущийся от страха, но тем не менее сказавший:

— Мы пришли за твоей головой, мерзкий кровосос! Мы разбудили тебя, чтобы пронзить твое проклятое тело Божественным колом правосудия!

«Хорошо я его!» — гордо думал Фана, видя, как прекрасное лицо монстра мрачнеет.

Эта малая словесная победа прибавила Тику храбрости, и он воодушевлено продолжил:

— Ты, и весь твой поганый род обречен на вечные муки! Готовься же принять свою жалкую участь, тварь!

— Вы это серьезно? — удивленно переспросил вампир, задумчиво потирая зудящую переносицу.

— Конечно! — с воодушевлением откликнулся хор дрожащих голосов.

Наступило звенящее молчание. Вампир пригладил растрепанные со сна волосы, поднялся и, тяжело вздохнув, выскользнул (по-другому не скажешь) из гроба. Для него это движение было сонным и замедленным, но для людей, скопившихся подле его ложа, оно было подобно мазку краски — секунду назад демон сидел, откинувшись на подушки — миг! — и он уже рядом, в нескольких метрах, стоит и хмуро потирает левый глаз. Люди подавили нарастающий вопль.

— А вот теперь поговорим, — Тихо начал вампир. — Вы, чудные смертные, разбудили меня — это три. Вы осмелились сюда заявиться — это два. И первое…

— Не гневайтесь, господин! — Не выдержал обратного отсчета староста.

«Что же делать, что делать? — лихорадочно размышлял Фана. — Начудили мы — ясно. Надо исправлять положение. А может…» — он кинул заинтересованный взгляд на девочку. — «Конечно! Жертва! Как я сразу про это не подумал!»

Он схватил девчонку за лапку и, ухмыляясь, швырнул ее в ноги вампира со словами:

— Не гневайтесь, Господин! Мы, Ваши верные слуги, принесли к Вашему пробуждению прекрасный подарок! Вот эта девчонка — дар от нашей деревни, можете делать с ней все, что захотите. Надеюсь, она утолит Ваш голод . — И, гадко улыбаясь, отполз в защиту спин своих монахов.

Вампир медленно опустил глаза. Человеческий детеныш… Худая, как щепка, избитая, покорно ожидающая своей участи. А в глазах такая радость… Вампир не понимал, что видит в нем она, но внезапно ему стало противно — за нее, за мужиков, которые враньем и кровью, детской кровью, прикрывают свои погрязшие во зле спины, за диких людей с их животными повадками… Он не Ангел. Он ночной ужас во плоти, Древнейший, рожденный вампиром, Прародитель, никогда не знавший, что значит быть человеком. Но даже его сердце, бившееся лишь иногда и еле-еле, загорелось гневом, екнуло от жалости! Жалость?! К человеческой девчонке?! Невозможно! Но это было так…