Саша Ино - Огонь Черных лилий

Его семья ни в чем не была виновата. Но страдала лишь за то, что он их разлюбил, предпочтя Революцию.

— Когда-нибудь мы за все заплатим, — один раз сказал Винсент.

— Да, но я хочу, чтобы наше забытье продолжалось как можно дольше… — ответил тогда Ясмин.

Винсент засмеялся и лукаво облизнулся.

— Продолжай, — шепнул Ясмин.

Воспоминание рассеял телефонный звонок назойливого аппарата.

Ясмин со слабой надеждой сорвал трубку с сонного покоя на рычагах.

— Слушаю, — сказал он своим хриплым, но в тоже время мягким голосом.

На другом конце провода кто-то отрывисто заговорил.

— Я понял, Цербер, — безразлично произнес Ясмин, — Я не против подобных мер, если нужна санкция на расстрел, я выпишу…

Собеседник выплюнул наспех скомканные слова и заменил себя протяжными гудками.

Ясмин откинулся в кресле.

«Хм, — сказал он сам себе, — Даже на работе я думаю о его нежных губах, наполняющих меня сладкой влагой и озорном языке, который дарит столь острую негу ласк. Унизительно для меня, хотя и возбуждает до безумия. Жаль, что он обо мне никогда не думает…».

— Я думаю о тебе постоянно, Ясмин, — сказал чуть слышно Винсент, неотрывно следящий за сменой картины города из окна правительственной машины, — Не думаю, что ты платишь мне взаимностью. Кто я для тебя, — слова медленно перетекли в мысли, — Тряпичная кукла. Я ненавижу тебя за то, что ты со мной сделал. Ненавижу и обожаю. Ты бесчувственный айсберг, снежный король, а я твой Кай. Странно, что так назвали тебя… Знаешь Ясмин, сначала мне было больно, но потом, потом я стал испытывать наслаждения от твоих обжигающих прикосновений. Но больше всего…я возбуждаюсь, когда я побеждаю тебя. Когда от моих ласк ты едва ли не кричишь и еле сдерживаешься, а в конце, прежде чем ты испытаешь пик наслаждения, твои зрачки расширяются, а уголки губ чуть заметно сводит, вот тогда я по-настоящему ликую. Я ломаю твою маску бесчувственности, я топчу твою гордость и надменность, тогда я владею тобой и я твой господин. Ледяной король… убивший и воскресивший меня. И все же я каждый раз жду нашей встречи, хотя никогда тебе не признаюсь в этом.

— Генерал, — робко заговорил шофер.

— А? — Винсент оторвал взгляд от запотевшего стекла.

— Мы уже прибыли…

— Уже?

— Пять минут как… Я просто не решался вас побеспокоить…

— Правильно, я о государственных делах думаю, — взгляд Винсента стал лукавым, он улыбался.

— Во имя черных лилий! — по заученному крикнул водитель, похожий на пса ждущего награду за выполненную команду.

— Во имя черных лилий, — Винсент отблагодарил его мягкой улыбкой, и, поправив темно-синюю шинель, вышел из машины.

Перед его глазами возвышалось здание министерства. И в туже секунду под стать древним готическим стенам тишину двора прорезала клокочущая мелодия скрипок.

Винсент невольно сжал уши белым мехом перчаток, стянувшим его ладони.

— Опять эта мелодия… Черт, — он остановился и огляделся, электромобиль из чьих окон донеслось пронзительное скрипичное страдание, промчавшись мимо, унеслось вдаль.

— И ездят же в такой холод с открытыми окнами… Психи, — фраза обветренных губ и внезапная смена мысли, — Ясмин, я решил, что все еще страдаю и наслаждаюсь, — прошептал Винсент, всматриваясь в резкую серость утреннего неба, — Я соврал, это лишь агония моей души, я затягиваю, стараюсь продлить себе жизнь… Жаль, в этом механическом мире мне все безразлично, даже твой оргазм.

Через некоторое время он вошел в свой кабинет, легким движением скинул утепленную шинель с белым меховым воротом, под которой скрывалась темно-синяя форма: пиджак с высоким горлом, уходивший чуть ли не в пол и просторные синие штаны, небрежно заправленные в черные сапоги.

Винсент ухмыльнулся. Из всего окружающего его на рабочем месте, форма ему хотя бы нравилась. Именно из-за нее он поступил сюда на службу. Конечно же, проще было пойти под начало Ясмина, но, во-первых, белая форма главного штаба была ему не к лицу, он так искренне считал, а во-вторых, лишние пересуды были бы излишними.

С каким же трудом Ясмину удалось пристроить Винсента в министерство информации на одну из руководящих должностей. Он должен был быть благодарным, но Винсент ненавидел свою работу, не считая ее за таковую.

Сидеть и целыми днями ставить подпись на документах, протянутых в ожидании благоволения дрожащими руками. Как скучно… Винсент никогда не читал этих бумаг.