Джин Соул - Сапфир и золото

— А это выкинуть, — пробормотал Дракон, собирая одежду.

Менестрель, который уже собирался лезть в ванну, метнулся к нему и мёртвой хваткой вцепился в свёрток.

— Не выкидывать, только не выкидывать! — в ужасе воскликнул он. — Я её потом выстираю, только не выкидывай, господин дракон!

«С чего бы такая привязанность? — растерялся Дракон. — Или в ней есть что-то ценное?»

— Хорошо, хорошо, — сдался он, — не выкину. На верёвке развешаю, чтобы выветрилось.

Менестрель с явным облегчением вздохнул.

Дракон вышел в трапезную, разложил одежду на столе, пытаясь понять, отчего менестрель так всполошился. Платье менестреля, конечно, поизносилось за время странствований, но оно точно было не из простых: ткань добротная, прошитая золотыми шёлковыми нитями, отороченная прежде кружевами на рукавах и вороте (от кружев одни лохмотья остались, но и по остаткам видно, что ручной работы). Мужчина предположил, что менестрель прежде служил, скажем, в королевском дворце, пока за какую-нибудь провинность не был выдворен из королевства, потому и с запинкой о себе рассказывал. Должно быть, одежда дорога ему как память о былых временах, никаких других секретов не обнаружилось. Дракон покивал собственным мыслям и развешал одежду на верёвках, предварительно выбив из неё пыль.

А менестрель всё ещё раздумывал, стоит ли ему мыться или поплескать на себя водичкой да обмануть Дракона, сказав, что помылся: грязь, считалось, защищала от сглаза и порчи, да и вообще от колдунов, так что люди старались мыться как можно реже, дабы «не смыть своего счастья». С кем бы другим непременно сработало, но юноша не был уверен, что с Драконом удастся: у того был острый нюх. Да и вообще сердить лишний раз приютившего его благодетеля не хотелось. Кто знает, каков нрав у Дракона!

Менестрель поскрёб затылок, колеблясь, а потом ему пришло в голову, что с драконом точно не придётся волноваться о порче: какой в здравом уме колдун сунется в драконье логово? Эта мысль его приободрила, и он полез в воду.

Вода отдавала серой и неизвестно каким образом нагревалась, поскольку и здесь ни труб, ни печи не обнаружилось, но сидеть в ней было одно удовольствие! Менестрель окунулся с головой, вынырнул, довольно отфыркиваясь и понимая, что горячая вода махом вытравила из него промозглый дух предчувствия осени. Он воспользовался одним из пучков и хорошенько натёрся травой (ему попалась лаванда напополам с ромашкой), тело разгорячилось, кровь ещё быстрее побежала по венам, пришло приятное расслабление. Юноша выдохнул и запрокинул голову, разглядывая потолок, покрытый испариной от поднимающегося вверх пара и мелкими трещинками, выгравированными временем. Вода, потемневшая от отмывшейся с тела менестреля грязи, потихоньку остывала, и с потолка начало подкапывать. Менестрель зажмурился, потёр глаза тыльной стороной ладони и расплылся в довольной улыбке. Суеверия суевериями, но горячая вода — это что-то!

Менестрель сидел в ванне, пока вода совсем не остыла, тогда уже вылез, поглядывая на тёмную воду и удивляясь, что был таким грязным, и вытерся оставленным ему полотенцем, а поскольку одежду Дракон унёс, то завернулся в это самое полотенце и пошёл спрашивать, что ему делать до того времени, как одежда выветрится. Он зашлёпал босыми ногами по полу, оставляя мокрые следы и ёжась при каждом шаге: камни под ногами неприветливо щипали за пятки холодом.

Дракон ждал его у лестницы, поманил за собой, ничего не объясняя, и завёл на пятый пролёт, открывая дверь и приглашая юношу войти. Там оказалась гардеробная. Правда, одежда тут была разная, не только Дракону принадлежавшая: всяких размеров и времён, много было и доспехов. Гадать о том, откуда такие запасы, не приходилось: менестрель как-то сразу понял, что в прежние времена предки Дракона (а может, и он сам) исправно кушали (или хотя бы истребляли) людей, посягнувших на драконьи сокровища, а их пожитки прибирали до поры до времени. Но вслух юноша, конечно же, ничего не сказал.

— Выбери себе что-нибудь подходящее, тут должно найтись тебе по кости, — промолвил Дракон и предоставил менестреля самому себе.

Менестрелю привередничать было некогда: опять начал пробирать холод, прокатился по загривку мелкими мурашками, вгрызся в позвоночник и продрал до самых костей. Так что юноша забыл о предрассудках (насчёт того, что платья с мертвецов надевать — дурная примета, непременно что-нибудь худое приключится), выбрал себе одежду — по виду так не иначе как с принца какого-нибудь снято, уж больно роскошная, но это единственное, что подошло по размеру, — и в неё облачился. Платье ему было не только по кости, но и к лицу: перванш выгодно оттенял и сапфировые глаза, и отмывшуюся от грязи и ставшую нежно-перламутрового оттенка кожу.