Сьюзан Ховач - Дом под саваном

— Значит, у нас есть немного денег.

— Их хватит, — сказал сэр Чарльз, — чтобы прожить до того момента, когда вы подыщете себе место. Это верно.

— Спасибо, — сказала я. — И когда мы должны освободить дом?

— Миссис Кавендиш просит вас сделать это как можно скорее. Ее старший сын, наследник вашего отца, мистер Майкл Кавендиш, выехал в Лондон из Манчестера, чтобы уладить здесь дела погибшего. Полагаю, он займется продажей дома.

— Понятно.

Отец говорил нам о Майкле: «Такая же зануда, как его мать, и вдвое более чопорный». Его любимцем был второй сын, Ричард. Еще он имел четырех дочерей, все они были старше нас, поскольку наши родители познакомились после рождения последнего ребенка миссис Кавендиш. Нам было трудно представить себе наших сводных братьев и сестер, которых мы никогда не видели. Еще труднее нам было представить первый дом отца. Он всегда казался полностью принадлежавшим нам, мысль о том, что мы делим его с кем-то, казалась абсурдной. Лишь однажды я столкнулась с реальностью, о которой никогда не забывала моя мать. Это случилось давно, когда я еще ребенком вышла на цыпочках из моей спальни, чтобы проводить родителей, собиравшихся в Воксхолл. Они ссорились в прихожей на глазах у лакея. Я помню бедного лакея, покрасневшего от смущения; застыв возле двери, он делал вид, будто не слышит голоса матери: «Тебе не приходит в голову, что мне надоело посещать Воксхолл и слушать шепот великосветских лондонских сплетниц, мол — это Марк Кавендиш со своей французской любовницей-аристократкой? Ты не думаешь, что меня задевает изоляция от общества, в котором я была принята? Неужели ты, знаток лондонского света, не понимаешь, что значит быть не просто любовницей, а содержанкой с двумя внебрачными детьми?»

Моя мать всегда испытывала чувство горечи. Она слишком хорошо помнила свою жизнь в большом французском замке на берегу Луары, брак с блестящим герцогом де Флери. Это было перед революцией. Лондон конца века, в котором оказалась без денег молодая вдова спустя несколько лет, сильно отличался от привычного ей старого мира. «Эмигрантов было пруд пруди, — сказала она нам однажды. — Если ты не имел средств заплатить за жилье, никого не интересовало, какими угодьями владел когда-то твой отец во Франции. Титулы ничего не значили. Важны были только деньги, а их у нас не было. Можете ли вы, дети, понять это? Я никогда в жизни не прикасалась к наличным! Я, привыкшая к комфорту и роскоши, таскала воду в кувшине на мансарду и торговалась с мясником из-за жалкого куска мяса».

Она начала зарабатывать шитьем и познакомилась с Марком Кавендишем, когда переделывала вечернее платье для его жены. Через две недели она сбежала от своей мансарды и дешевого мяса. Ее всегда преследовал страх во второй раз потерять все и снова стать бедной.

В течение семнадцати лет, когда она была любовницей нашего отца, мать постоянно испытывала чувство неуверенности в завтрашнем дне.

— Все лучше, чем бедность, — повторяла она нам. — Все.

Бедность пугала ее больше, чем титул шлюхи Марка Кавендиша.

— Я понимаю вашего отца, — сказала она однажды. — Я не питаю иллюзий в отношении него или любого другого мужчины. У меня есть хороший дом, слуги, одежда, мои дети живут в тепле и заботе. Почему я должна жаловаться и сожалеть о чем-то? Марк щедр, весел, красив. Что еще можно требовать от мужчины?

Доброты, думала я. Участия, понимания. Но я молчала. Мне не следовало напоминать ей о жестокости отца, его любви к спиртному, азартным играм, скачкам. Бессердечные люди редко думают о других — не потому, что преднамеренно хотят быть эгоистами, а потому, что неспособны замечать чьи-либо чувства, кроме собственных. Моя мать могла обманывать себя, предпочитая не видеть правду, но я слишком ясно видела реальность — мать была для отца элементом комфорта, развлечением, к которому он мог обратиться, устав от политических интриг в Вестминстере, скачек в Эпсоме и друзей по картам из Мэйфера.

Я никогда его не любила.

Любопытно, однако, что именно ко мне он испытывал особую привязанность.

— Из всех моих детей, — сказал он мне однажды, — ты больше всего похожа на меня.

Я не воспринимала это как комплимент.

— Ну, мисс Флери, — сказал адвокат, возвращая меня в заставленную книгами комнату, за окнами которой зеленела лужайка, — если я могу чем-то еще помочь вам, пожалуйста, скажите мне. Если вам для поисков места гувернантки понадобится рекомендация…

— Спасибо, сэр Чарльз, — сказала я, — но я не собираюсь становиться гувернанткой.