Мэгги Стивотер: Прощальная песнь. Ложь Королевы Фей

Он не знал, сколько времени провел в колодце. Вполне достаточно, чтобы от ледяной воды онемели ноги. Вполне достаточно, чтобы пальцы устали впиваться в скользкие стены. Вдалеке послышался заунывный вой гончих, от которого сердце в груди забилось быстрее.

Он закрыл глаза и приказал пальцам держаться за стены, а сердцу биться медленнее. Здесь Они меня не учуют. Они не смогут учуять запах в воде. Меня здесь не найдут.

От мертвенного прикосновения воды онемело все тело. Он еще сильнее впился пальцами в стены и посмотрел в чистое ночное небо. Вздохнул устало. Сколько часов он провел в колодце? Счет времени был давно потерян… Вой собак, потерявших след, постепенно стих.

Оставь меня в покое. Разве я мало страдал?

Он молился, чтобы Они вернулись туда, откуда пришли, но надежда покинула его молитву. Бог внемлет тем, у кого есть душа, а он свою утратил больше тысячи лет назад… Сжало горло, защемило сердце. Значит, Они подошли к клетке. Он потянулся через воду к карману, достал два старых ржавых гвоздя и крепко сжал в руке. Только бы не закричать. Любой ценой сдержать крик.

Где-то далеко, в маленькой круглой комнатке из серого камня, покрытого мягким, словно лисий мех мохом, в клетке из тонких, как волоски, прутьев неистово метался голубь. Крылья бились о стенки клетки, когти впивались в тонкую жердочку в поисках опоры. Он метался не в попытке вырваться на волю — в темнице не было двери; он метался от ужаса. Его терзал самый худший страх — страх без надежды на избавление. Бессмертное сердце птицы билось все быстрей, словно готово было вырваться из груди.

Тонкие руки достали трепещущего голубя из клетки и протянули прекрасной даме, от которой исходило золотистое сияние.

Она заговорила, и ее голос словно осветил комнату; от его красоты на глаза наворачивались слезы.

— Крыло, — нежно пропела дама, держа в руке свечу.

Чьи-то пальцы осторожно расправили крыло и передали ей поникшую птицу. Пламя свечи отразилось в глазах голубя как два маленьких солнца.

На губах дамы заиграла улыбка. Пламя свечи коснулось перьев птицы.

Юноша в колодце вздрогнул и сжал голову руками, пытаясь сдержать крик. Боль жгла и разъедала грудь, невыносимо сжимала сердце.

Боль прекратилась так же быстро, как и началась, и он перевел дыхание.

Дама в серой комнате подняла свечу к лицу: при свете ее красота казалась еще совершенней; она могла затмить само солнце.

— Он всегда отличался упрямством.

При звуке ее голоса голубь забился сильнее. На этот раз дама поднесла пламя свечи ближе. Перья почернели, словно бумага от огня. Голубь застыл от безмолвной муки, его пустой взгляд замер на потолке.

Юноша в колодце не смог сдержать стон. Он почти забыл, что голову надо держать над водой. Боль разрывала сердце. Почувствовав странную пустоту, он начал медленно погружаться под воду. Гвозди выскользнули из руки и утонули, оставляя след из пузырьков.

Голова откинулась назад, шею сдавило от нечеловеческой хватки. Кто-то вытащил его из воды и бросил на заросшую клевером землю.

— Мой друг, время умирать еще не пришло. — Охотник не испытывал ни гнева, ни радости при виде беспомощной добычи. Охота закончилась, закончилось и веселье. Гончие кружили вокруг тела, обмякшего на клевере. — Тебе предстоит много работы.

— Тебя стошнит, и станет легче, — сказала мама с переднего сиденья. — У тебя так всегда.

Стоя возле нашего «универсала», я заморгала, чтобы прогнать оцепенение, и полезла в багажник за арфой. Меня мутило. Мамины слова напомнили мне о единственной причине, которая могла помешать моей сценической карьере.

— Спасибо за поддержку, мам.

— Не надо иронизировать. — Мать протянула мне кардиган, по цвету подходящий к брюкам. — Возьми. В нем ты выглядишь более профессионально.

Я могла отказаться, но легче было уступить. Как справедливо напомнила мать, чем скорее я доберусь до туалета и меня вывернет, тем лучше. Покончив с выступлением, я смогу вернуться к своей обычной жизни до тех пор, пока она снова не вытащит меня из клетки.