Мэгги Стивотер - Прощальная песнь. Ложь Королевы Фей

— Ммм… — Хотя мы с Джеймсом и дружим, я усомнилась, стоит ли все ему рассказать. Обычно мы с удовольствием обсуждаем мои сны. Два дня назад, к примеру, мне приснилось, что я приехала на собеседование в Гарвард и консультант, который проводил интервью, был с ног до головы одет в сыр (скорее всего, в «Гауду»). Вчерашний сон не отпускал до сих пор, и мне это нравилось. — Нет. Я вообще плохо спала.

Луна… Неожиданно пришло в голову, что во сне я тоже видела луну в дневном небе. Вот откуда возникло чувство дежавю. Выходит, увидеть луну днем не такое уж большое событие. Я даже расстроилась.

— Обычное дело перед конкурсом, — утешил Джеймс.

— Приедет и Делия, — сказала я.

— Они с твоей мамой опять будут ссориться?

— Нет, просто мама хочет похвастаться успехами дочери и доказать, что я талантливей, чем ее сестра.

— Подумаешь, ерунда какая, — успокоил меня Джеймс. — Черт! Я и в самом деле опаздываю. Мне нужно перетащить волынку в машину. Скоро увидимся. Не накручивай себя.

— Хорошо, попробую, — ответила я. Телефон замолчал, и я убрала его в сумку.

За двойными дверями слышалась какофония. Выстояв в очереди для конкурсантов и получив большой конверт из хрустящей бумаги, я попыталась отойти в сторону и случайно выпустила из рук арфу. Та начала падать на стоящего рядом юношу.

— О Боже! — Он осторожно поставил арфу. Я его знала: Эндрю из школьного оркестра играл на каком-то духовом инструменте. На чем-то громком. Наверное, на трубе.

Он с широкой улыбкой посмотрел на меня (сначала на грудь, потом уже в глаза).

— Осторожней. Следи за арфой, а то сбежит.

— Хорошо. — Если он и дальше будет пытаться шутить, меня вырвет прямо на него. — Извини.

— Ничего страшного. Можешь ронять на меня арфу сколько угодно.

Я не знала, что ответить, так что просто сказала «ага». Без особых усилий я снова притворилась невидимой, и Эндрю отвернулся. Забавно. Совсем как в школе.

Но меня ждали вовсе не уроки. Я стояла возле двустворчатых дверей, слушала гул инструментов и голосов, и не могла забыть, зачем мы здесь собрались. Множество конкурсантов разогревались, ожидая очереди выйти на сцену. Они участвовали в двадцать шестом ежегодном фестивале искусств Восточной Виргинии. Фестиваль дает отличную возможность произвести впечатление на представителей колледжей и консерватории, сидящих в зале.

Желудок снова прихватило, причем серьезно, и я побежала в женский туалет, тот, что возле спортзала (он обычно пустовал). Оставив арфу возле умывальников, я еле успела к серо-желтому унитазу, вонявшему от чистящих средств и многолетнего использования.

Ненавижу, когда меня тошнит. Желудок содрогался от спазмов. И так перед каждым выступлением. Я знаю, что бояться зрителей глупо, что слабые нервы и желудок — исключительно моя вина, но ничего не могу поделать. Джеймс нашел термин: «боязнь публичного унижения» — катагелофобия. Меня пробовали излечить гипнозом, проводили сеансы самоанализа под расслабляющую музыку… Все, чего мы добились, — мы стали фанатами музыки нью-эйдж.

Дурацкие волосы спадали на лицо, передние пряди были слишком коротки, чтобы сделать хвост. Я представила себе, как выступаю со следами рвоты в волосах, и едва не расплакалась, хотя плачу я редко, только от полного отчаяния. Видимо, настал как раз тот случай.

Внезапно чьи-то руки осторожно отвели волосы от моего лица. Я и не слышала, что и туалет кто-то вошел. Не пришлось даже оборачиваться, чтобы понять, что за мною стоит парень. Причем точно не Джеймс.

Я в смущении попыталась освободиться, однако хозяин рук твердо сказал:

— Не дергайся. Все почти позади.

И то верно. Позывы к тошноте прекратились. Я чувствовала слабость и полное опустошение. Почему-то меня не смущала мысль, что рядом стоит незнакомый юноша. Я повернулась, чтобы посмотреть, кто присутствовал при самом асексуальном поступке, который можно ожидать от девушки. Если это Эндрю, я врежу ему под дых за то, что дотронулся до меня.

Но это был не Эндрю. Это был Диллон.

Диллон..

Герой моего сна. Пришел спасти меня от публичного унижения и проводить на сцену под шквал оваций.

Протянув мне несколько бумажных полотенец, он обезоруживающе улыбнулся.

— Привет. Я Люк Диллон.

Невозможно было представить, что этот тихий голос может утратить спокойствие и самоконтроль. Даже в туалете возле облеванного унитаза он звучал потрясающе сексуально.

— Люк Диллон, — повторила я, пытаясь не слишком на него пялиться. Дрожащей рукой я взяла полотенца и вытерла лицо.