Алекс Коста - Мои Милфы

Эмоционально, это еще очень сильный образ защиты, который телесно повлиял на ППТ. Подмышки и лодыжки, как масло, что на ощупь, что на вкус, никаких травм, ушибов, перекосов, даже когнитивных.

Этот «чемодан» продолжал защищать, пока не выполнила предписания дедушки: свобода и путешествия. Выполнила не в себе, потому что разочаровалась в фигуре деда, как главного мужчины ее жизни, а другую не нашла. Не нашла, в ком воплощать предписания, кроме себя!

Для милфотерапии! У настоящей милфетки, главная фигура – она, особенно, когда часы бьют «пять дней».

В «пять дней» Миранды, ее «чемодан» стал «пыльными стенками», и прошлое переписалось.

Наша психика машина времени с испорченным штурвалом, согласен, мистер Фи!?

С любовью и вниманием, она собирала «дары» прежних путешествий. А теперь, те под огнем, вот-вот сгорят. Даже вздрогнул, вспомнив стеллажи. И как там эти лампады… когда провожала, убедился, что слух прошлым вечером меня не обманул. В чашах горел настоящий огонь. И все это, над кучей ерунды, которая могла вспыхнуть от одной спички.

«То, что покупают, но никогда не пользуются? Так, пусть горит?»

– Загореться же может? – сказал тогда Миранде.

– Недавно установила, так как-то…

– Теперь… – хотел продолжить «и так хорошо», но не стал, просто махнул рукой.

– Хорошо, уберу.

– Хорошо. И ты, я…

– Не надо… – взяла за плечи, поцеловала, но в том поцелуе теперь была только сестра.

– Тогда приходи на закрывающую сессию.

– Приду.

Когнитивно, освобождение в том, что «больше не надо сидеть в чемодане». Сама поняла, когда спросил: Ты путешествуешь, сидя в чемодане!?

Сценарно, все открыто: буду свободна, когда обеспечу свободу передвижений, в разных смыслах: деньги, идеи, возможности. Короче, все социальное.

Обеспечила, через мужа. И так даже лучше! Ближе, по-женски. Иначе, могла попасть в «одинокая женщина плачет у окна», не попала.

Для милфологии: милфетка никогда не попадает в «одинокая женщина плачет у окна», всегда встречаются какие-то люди, мужчины, женщины. Милфетство притягивает, потому что это притягательно, самое притягательное: жизнь и смерть в одном красивом теле. Вита реликто! Славься, славься…

***

– У него было что-то, кем он хотел быть, по-настоящему?

– Наверное, космонавтом, как и все тогда. Это же пятидесятые-шестидесятые, все хотели полететь туда, в космос. Так что…

– Я имею ввиду что-то не такое шаблонное. Может, он хотел… я не знаю, еду готовить или картины рисовать? Что-то, без амбиций особенных.

– Да, нет. Он всегда был амбициозным. Поэтому и был таким, я думаю.

– Ну… – вдруг почувствовал, что вера в правильность «матричной» Миранды начала таять и нарастать страх: Может я вообще делал все неправильно!?

– А! Ну да! Вспомнила. – сказала она.

– Что?

– Он строителем хотел быть еще. Это я тогда в той поездке первый раз узнала.

– А как?

– А как… мы поехали на экскурсию, километров сто от Барселоны. И там что-то на дороге случилось. Я уже не помню что, но…

– А… бетономешалка врезалась, колесо соскочило. Двое из нее сели на пригорок, достали овощи, хлеб и вино, в большой бутылке, с плетеным основанием. Сидели, пили, ели, разговаривали, смотрели в пропасть, в которую ты чуть не упала.

До сих пор не знаю, сказал я это вслух или каким-то другим образом, но когда сказал, услышал «шух-шух-шух», и увидел, как трава задевает красивые идеальные лодыжки.

– Откуда… я только сейчас вс-пом… откуда ты знаешь?

– Ну… можешь вспомнить этот эпизод?

– А зачем? Я не понимаю.

– Это важно. Вспомни.

– Хорошо. Но, там вспоминать нечего. Отъехали километров пятьдесят в сторону Коста-Брава, остановились, потому что бетономешалка врезалась в столб. Ничего такого страшного, крови или покойников. Легкое ДТП, пострадал бампер, капот, не больше. Но, грузовик перегородил дорогу, а обратно не могла поехать, так что все ждали, пока приедет тягач, оттащит, а полицейский направлял два потока через один.

– Ты очень хорошо это помнишь, хотя было давно.

– Ну да. Я вообще ту поездку хорошо помню. Почти как вчера.

– Почему?

– Почему… тут нет секрета и даже поводов… для анализа. Я знаю, почему. Я ждала ее долго, все детство! Как только, в восьмидесятых можно было взять меня заграницу, дедушка взял, и мы полетели.

– А до этого дедушка летал заграницу?

– Да, конечно. Он же журналист… был, как и я. Точнее, я как он. Не важно… Да! Летал, много раз, сотни, наверное. Везде побывал. Ну, кроме уж совсем стран…