Сергей Ростовцев - Французский поцелуй. Мемуары другой планеты и рассказы

Компьютеров и телевизоров там не было, а были длинные вечера, под пение сверчков и плеск теплого моря. Если кто-то не знает, что такое счастье, так я только что его описал.

Но было и то, о чем в книгах раньше писать было не принято. Был туалет, или как его тогда называли – уборная.

Уборная представляла собой маленький, деревянный сарайчик, с дырой в полу, стоящий над выкопанной в песке ямой, метров за семьдесят от палаточного городка. Вглубь косы.

У каждого из палаточных лагерей, были свои один или два туалета.

Естественно, единственной одеждой, которую носило население палаточного городка, были плавки и купальники. Комаров там не было. Но по вечерам, кто-то одевался в спортивные штаны и рубаху. Но было так тепло, что и это казалось чем-то социальным.

Ну, так вот. Купальники у девочек были яркие. Они то и играли над ними злую шутку.

Неожиданно в жизнь палаточных городков, развлечением для мужиков, вошёл верблюд.

Верблюда звали Адам. Он был дикий. Говорили, что изначально он был очень добрый, и они с матерью приходили гулять из дачи Хрущёва, располагавшейся километров за десять к югу, от палаточных городков. Адам и его мать, там жили. Но однажды его мать съела паука и умерла. Не особенно разбирающиеся в этологии смотрители дачи, сожгли её на глазах у Адама. С тех пор Адам перестал быть добрым верблюдом и ходили слухи, что он кого-то покусал, а кого-то потоптал, хоть и не до смерти.

Но это слухи. А то, что видели мы, было совершенно другое.

Заметив издалека, яркий купальник, Адам бежал к туалету, в котором скрылась его обладательница, и часто успевал к тому моменту, пока она его покинет.

Когда обладательница яркого купальника выходила из туалета, не ведая об опасности, Адам срывал с неё верхнюю часть ее туалета, и тряс её головой. А девушка, оказавшаяся топлес, прикрывая руками грудь… обычно не очень тщательно, бежала к своему палаточному лагерю, навстречу мужикам, стоящим за оградой и с удовольствием наблюдавшим это зрелище.

Некоторые девушки от этого «позора» страдали, а для некоторых, представлялась возможность продемонстрировать мужскому обществу свою грудь, когда ни кто не мог бы обвинить обладательницу голой груди, в аморальности. Думаю, таких было большинство. Потому что не желавшие демонстрировать грудь, выглядывали из туалета, а потом неслись к лагерю зигзагами и с такой скоростью, что Адам, даже не старался их догнать.

Лифчик, потом находили, стирали и опять использовали по назначению.

Но это развлечение, которое проходило всё же, не так часто как хотелось бы, подвигло меня на одну акцию.

Я сорвал ветку какого-то низкого растения, из тех которые ел Адам, и стал ходить за ним с этой веткой.

Сначала это Адама раздражало. Но когда он разворачивался, я старался всё равно быть позади.

Наконец он ко мне привык и перестал обращать на меня внимание и однажды, улёгся на песок.

Я подошёл и протянул ему ветку.

Он её объел.

Я сорвал ещё. Он опять ее объел.

Тогда я совершенно осмелел и взобрался между его двумя горбами.

Если кто никогда не сидел на двугорбом верблюде без седла сообщаю: Обнять бока верблюда, как бока лошади, невозможно. Сидя на нем с ногами в разные стороны я сделал почти шпагат. Ну не шпагат, но ощущение было примерно, как я никогда не делавший шпагат предполагал, почти такое же.

Адам стал пытаться достать мои ноги губами и возможно зубами. Я с той стороны, в которую он поворачивал голову, сгибал ногу назад.

Наконец Адам встал и пошёл. Сделав шагов двадцать, он опять лёг на песок.

Решив не испытывать судьбу далее я слез с животного сорвал ветку и протянул ему.

Он объел ветку, а я погладил его по носу.

За моим триумфом наблюдали обитатели всех лагерей прильнувших к проволочной сетке.

А я с чувством превосходства над всеми их обитателями, зашагал к себе в лагерь.

Многие фотографировали это мероприятие, но фоток я так и не получил.

Как старший брат, я гулял по косе со своей сестрой.

Если бы сейчас, мне, живущему в Израиле, кто-то рассказал мне подобное, я сказал бы что это очень опасно. Но в то благословенное время, когда мир, казалось, был предназначен мне и для меня, и никакие опасности в этом моём мире мне не угрожали.

Мы ходили почти до дачи Хрущёва, переплывая проливчики. А это десять километров в один конец, без пресной воды, под ласковым солнцем Кириловки.

По дороге мы купались, пытались что-то найти интересное. Кто его знает, что море выбросит на берег.